А я прошла эту школу и не пожертвую без веских причин ни единым франком. После тебя деньги - самое важное для меня, что есть в этом мире.
Маньи: Иной раз мне кажется, что они тебе гораздо нужнее, чем я.
Мадам Канова: Не жалуйся, дорогой. Ты же знаешь: все мое - твое. Или ты мне больше не веришь?
Маньи: По-моему, у тебя достаточно доказательств моего доверия. Но, честно говоря, мне не совсем понятна твоя страсть к деньгам.
Мадам Канова: Деньги для женщины означают возможность дарить свою любовь только тем мужчинам, которые ей действительно нравятся. Дарить, а не продавать. Такая свобода бесценна.
Маньи: Может, и бесценна, но куплена она будет за немалую плату.
Мадам Канова: Оставь страхи и подозрения, любимый! Мертвые воистину мертвы, если о них не думать. А я научу тебя забывать. Я всегда буду рядом с тобой, ты сможешь заниматься всем, чем захочешь. Надо только решиться, а силы воли, чтобы довести дело до конца, у меня хватит на двоих. Ну, а теперь я должна идти.
Маньи: Ты поставила машину не слишком близко? Мадам Канова: Нет. Ты же знаешь, я всегда паркуюсь по меньшей мере в пяти минутах ходьбы отсюда, и каждый раз на другой улице. А ваш консьерж неизменно пьян чуть ли не с одиннадцати утра и не заметит даже президента республики. Маньи: Все-таки опусти вуаль... Мадам Канова: Поцелуй меня еще раз, любимый!
6
Дневник мадам Маньи (продолжение)
21 сентября.
Теперь мне уже лучше. А поначалу, после первого прослушивания, я чуть с ума не сошла - настолько невозможными, невероятными казались все эти откровения. Голоса звучали так отчужденно, так незнакомо... Я прокрутила запись дважды, не в силах избавиться от дурацкой надежды, что это шутка, что они всего лишь разыгрывают меня, желая наказать за неуместное любопытство.
Киношник вернулся около десяти вечера, когда я уже немного успокоилась. Выглядела я, должно быть, неважно, поскольку он даже не пытался со мной заигрывать, и все его вопросы, если они были, остались невысказанными. Выключив магнитофон, я поскорее запихнула в сумочку катушку с пленкой и, едва попрощавшись, выскользнула за дверь.
Но на лестнице почувствовала, что ноги меня не держат. Волной накатил ужасный, липкий страх. Я задыхалась, дрожала всем телом и не находила сил двинуться с места. Мимо сновали жильцы, а я все стояла, вцепившись в перила и не видя ничего вокруг. Люди посматривали на меня с любопытством, а какой-то господин средних лет заговорил весьма игриво, но так и не дождался ответа. Наконец, собравшись с духом, я преодолела два марша до нашей площадки и здесь, уже на последних ступеньках, внезапно осознала одну простую вещь: магнитная лента в моей сумочке - надежная защита, залог спасения; она делает меня неуязвимой. Я настолько приободрилась, что, по крайней мере, сумела самостоятельно открыть дверь и войти в квартиру.
Кристиан был вне себя от беспокойства. Он уже видел меня жертвой дорожного происшествия со всеми вытекающими лично для него последствиями. Да, ему и в самом деле выпало бы много хлопот! Сначала похороны женщины, которую он должен был убить, но не успел; потом поиски новой кандидатуры, опять венчание, опять свадебное путешествие, да еще надо исхитриться подсунуть свою молодую жену профессору Канове! Снова вживаться в роль любящего супруга, снова разрабатывать план убийства... Ах, как бы меня порадовала его тревога, если бы я не знала ее истинной причины!
Я извинилась за столь позднее возвращение, придумав на скорую руку какой-то ничтожный предлог. Кристиан, в свою очередь, был так доволен, что не стал ни о чем допытываться и даже отправился на кухню разогревать мне ужин. Пока он там возился, я быстренько отключила микрофон и спрятала его с глаз долой - молодому киногерою с нижнего этажа совершенно незачем быть в курсе наших разговоров. Правда, он уверял, что я могу положиться на его джентльменскую сдержанность, но в этот вечер я меньше, чем когда-либо, была склонна верить людям на слово. Ну, а теперь, если уж его разберет любопытство, пусть сам обращается к месье Дюбрейлю и выкладывает денежки за подслушивание!
Мне удалось овладеть собой даже быстрее, чем этого можно было ожидать в таком беспримерном положении - может, потому, что я, в сущности, совсем не любила своего мужа. И вот где-то глубоко внутри меня зародилось злорадное удовлетворение сделанным открытием.
В конце ужина мне пришло в голову немного позабавиться. Приняв романтическую позу, я устремила взор в пустоту и произнесла:
- Ты знаешь, я чувствую, что умру молодой... Кристиан едва не выронил грушу, которую уже собрался надкусить. - С чего ты взяла? - Не знаю... Какое-то предчувствие...
Надо отдать должное моему мужу - он приложил беспримерные усилия, чтобы отвлечь меня от таких нехороших мыслей. Как ни странно, в эти минуты мне было почти приятно слышать его голос. Но когда мы добрались до кофе, я возобновила атаку.
- Мне страшно... Прошлой ночью я видела во сне, как меня пожирают могильные черви... Это заявление, сделанное зловещим шепотом, произвело желаемый эффект. Мой пациент как раз клал в чашку второй кусочек сахара, и щипцы, выскользнув у него из руки, со звоном упали на пол.
- Что за безумие?.. Бред какой-то! - закричал он, откидываясь на спинку стула.
- Почему, милый?
Его взгляд постепенно прояснился - он нашел подходящий аргумент.
- Ну, хотя бы потому, что на самом деле черви не съедят ни тебя, ни меня, да и вообще никого из погребенных!
- А что им помешает? - невинно поинтересовалась я.
- Да это же общеизвестно! Ты просто употребляешь стандартный речевой оборот, восходящий ко временам классической риторики. А черви заводятся лишь в том случае, если неубранный труп долго лежит на открытом месте и мухи откладывают в него личинки. Но мухи не проникают в гроб - значит, и червям неоткуда взяться!!!
- Как ты умен, мое сокровище! Конечно, ты прав, это глупый сон. Да и умру я, наверное, поздней осенью, когда мух уже почти нет...
Думаю, еще ни одна чашка кофе не доставляла Кристиану стольких мучений. Я не унималась - таинственным, меланхолическим тоном разглагольствовала о смерти, о покойниках, выходящих из отверстых могил... И в заключение пообещала, что не покину его ни в этой, ни в будущей жизни.
Видимо, я немного перестаралась. Ночью, во мраке спальни, ко мне вернулся страх. Я лежала, ворочаясь без сна, а когда Кристиан случайно дотрагивался до меня рукой или ногой, вздрагивала от ужаса. Он был напуган ничуть не меньше. Безмолвно трясясь по разные стороны кровати, мы являли собой довольно-таки странную супружескую чету!
С первыми лучами солнца ночной кошмар рассеялся, и меня осенила новая блестящая идея. Перед обедом я позвонила месье Дюбрейлю и сообщила ему, что хочу переписать пленку и обеспечить воспроизведение звука в нашей квартире. Он обещал немедленно прислать своих сотрудников со всеми необходимыми материалами.
Процедура заняла совсем немного времени и протекала в непринужденной, можно даже сказать, шутливой атмосфере. Мой план очень позабавил маленького еврея и его бригаду, а наш молодой сосед чуть не прыгал от восторга при мысли о конфузе, ожидающем уличенного мужа. О, если бы они знали содержание записи - думаю, тогда вся история не показалась бы им такой уж веселой!
Громкоговоритель мы решили упрятать в радиоприемник. Кристиан в технике не разбирается, и заподозрить наличие дополнительного динамика - определенно выше его сил... Охваченная охотничьим азартом, я то и дело вспоминала "Письмо" Эдгара По.
Когда детективы ушли, я без церемоний выставила киношника из его собственной комнаты и принялась за дело. Теперь мне очень пригодится опыт, полученный во время давнишних попыток сделать артистическую карьеру. Скажу не хвастая, что превзошла самое себя и в рекордный срок смонтировала вполне приличную радиопостановку, основу которой составила запись, сделанная накануне. Фрагменты моего творения располагались в тщательно продуманной последовательности; кровожадные планы чередовались с любовными стонами, а философские откровения - с жарким шепотом, полным чудовищных непристойностей (надо отметить, что Кристиан играл тут весьма скромную роль, лишь изредка подавая реплики). Все это я скомпоновала со вставками собственного изготовления - нежными упреками безжалостному мужу, горестными возгласами, латинскими цитатами из свадебного обряда и даже выдержками из Евангелия. В качестве музыкального сопровождения был использован "Траурный марш" Шопена я обнаружила его среди хозяйских граммофонных пластинок, и он пришелся как нельзя более кстати. Особое внимание я уделила громкости: в основном звучание было тихим, еле слышным, так что разобрать отдельные слова или аккорды шопеновского органа удавалось лишь при известном напряжении слуха. Но в ключевые моменты звук внезапно нарастал, производя потрясающее впечатление. А венчало мелодраму евангельское пророчество: "...И тогда Он придет, чтобы судить живых и мертвых". Эти слова я произносила отчетливо, громко, звенящим от напряжения голосом, постаравшись вложить в них всю доступную мне силу убеждения и страсти.
Около пяти часов я позвонила Канове, извинилась и, сославшись на недомогание, отменила мою сегодняшнюю работу у профессора. С монтажом "мыльной оперы" было покончено, и я спешно занялась копированием исходной записи. Когда подошло время ужина, я уже располагала достаточным количеством экземпляров (ради ускорения процесса выкинула резонерские рассуждения мадам Кановы, сильно смахивавшие на какой-нибудь перевод с латыни). Затем стерла оригинал.
После завершения работы возбуждение схлынуло, и ко мне снова подкрался страх. Но вид аккуратных бобин с пленками быстро успокоил меня. В них - моя защита: даже если Кристиан каким-то чудом разгадает затеянную против него игру, он уже не посмеет причинить мне вред. А маленький сейф в одном из банков я абонировала еще накануне.
Спрятав улики в надежное бронированное хранилище, я вернулась на рю де Пасси. Первым делом я зашла в нижнюю квартиру (герой-любовник уехал куда-то на несколько дней и великодушно оставил мне ключ), проверила аппаратуру и включила магнитофон. Затем вышла, заперла дверь и с колотящимся сердцем отправилась наверх. В начале записи имелось с полдюжины метров чистой пленки, так что мне хватало времени войти, спокойно раздеться и принять непринужденную позу.
Кристиан, в домашней куртке и шлепанцах, лежал на диване, погруженный в чтение "Диалогов" Платона. Он явно обрадовался моему приходу и приветствовал меня с небывалой сердечностью:
- Ты сегодня отлично выглядишь, дорогая. Ну как, развеялись твои черные мысли?
- Целиком и полностью, - беззаботно отозвалась я. - Сейчас мне даже стыдно, что я так разнервничалась из-за пустяков. Очень глупо получилось.
- О нет, что ты! Просто у каждого человека бывают такие дни, когда ему кажется, будто с ним творится что-то необычайное...
Тут я невольно расхохоталась, и он с облегчением присоединился к моему смеху. Взяв какой-то иллюстрированный журнал, я опустилась в кресло напротив. Ждать пришлось совсем недолго.
Прологом к основному действию служил мерный, ритмичный скрип диванных пружин. Сперва звук был почти неслышным, но постепенно становился все отчетливее. Оторвавшись от Платона, муж недоуменно уставился на диван под собой; видимо, скрип пробудил в нем кое-какие воспоминания. Наконец Кристиан неуверенно спросил:
- Ты ничего не слышишь?
Я ответила удивленным взглядом. Мой супруг поерзал на месте, судорожно вздохнул и тоже перебрался в кресло. Книга лежала у него на коленях, но страниц он больше не переворачивал и лишь тупо смотрел в одну точку, весь обратившись в слух.
Должна признаться, что последующие минуты были минутами наивысшего торжества в моей жизни. Что может сравниться с наслаждением жертвы, повергшей в ужас своего убийцу, видящей, как он мечется, словно зверь в западне, не понимая, что с ним происходит! Да и то сказать - нужно быть гением, чтобы в подобных обстоятельствах заподозрить розыгрыш!
Страх Кристиана рос с каждой минутой - муженек совсем потерял голову и лишился способности здраво рассуждать. Он сидел сгорбившись, на лице гримаса; побелевшие пальцы мертвой хваткой впились в книгу. Зловещий замогильный шепот казался ему ночным кошмаром, от которого нельзя ни укрыться, ни убежать.
Через некоторое время он сделал отчаянную попытку стряхнуть наваждение и вернуться в привычный, реальный мир. Естественно, за поддержкой он мог обратиться только ко мне, и вот мой супруг, затравленно озираясь, выдавил:
- Беатрис, мне почему-то кажется, что из приемника доносятся какие-то звуки...
Я озабоченно поглядела на приемник, потом на Кристиана и рассмеялась:
- Сердце мое, но ты же сам видишь - он выключен!
Кристиан встал, растерянно пошарил по стене вокруг аппарата и остановился посреди комнаты.
- Ты действительно ничего не слышишь?
- Нет... А что я, собственно, должна слышать?
И я заговорила с ним, как с малым ребенком, делая вид, будто стараюсь успокоить его, и нарочно подбирая самые истертые, банальные фразы. Не вынося этой двойной пытки, он нетерпеливо махнул рукой, призывая меня к молчанию, и опять сел в кресло.
- Может, выпьешь рюмку коньяка? - предложила я. Мой муж не ответил - он замер, втянув голову в плечи и не смея поднять на меня глаза. Все тело его словно окаменело, лишь гримаса боли, изредка мелькавшая у него на лице в особо напряженные моменты диалога, показывала, что это живой человек. А когда мадам Канова проворковала: "Я не злопамятна", - он со стоном зажал уши. Видя его таким потрясенным, я даже испытала нечто вроде раскаяния за свою жестокость.
Мадам Канова... Эта женщина говорит правду - она не злопамятна, ее даже нельзя назвать злобной. Ей просто глубоко безразлично, что именно она приносит окружающим - горе или радость, счастье или беду. Однако такое равнодушие внушает куда больший страх, чем самая откровенная свирепость. Все мы порой способны на недобрые чувства, и "злым" считают человека, у которого эта способность выражена чуть сильнее, чем у остальных. Пугает не наличие этих чувств, а степень их развития. Сознательное пренебрежение ко всему, кроме собственной персоны, аморальность, возведенная в принцип, встречается гораздо реже - здесь мы сталкиваемся с какой-то особенной породой людей, чьи души подобны несокрушимому алмазу (впрочем, можно сказать и наоборот - что они слеплены из грязи).
Но вот отзвучал мой последний возглас - кстати, он не произвел на Кристиана того впечатления, на какое я рассчитывала, - и наступила тишина. Мой муж по-прежнему сидел не шевелясь; его светлые волосы взмокли, по лбу стекали крупные капли пота. Внезапно меня посетила новая идея.
- А знаешь, сейчас и мне кажется, будто я что-то слышу, - заметила я, с интересом поглядывая на молчащий приемник. - Словно какое-то бормотание...
- Но это же невозможно! - в ужасе прошептал муж. - Я-то больше ничего не слышу! - Да? Ты уверен, милый?
Это стало последней каплей. Бледный как полотно, Кристиан с трудом дотащился до телефона в передней, комкая страницы, перелистал справочник и вызвал врача.
- Прошу вас, очень прошу, поскорее, - донесся до меня хриплый голос, Да, да! Мне совсем плохо... Кажется, начались галлюцинации. Меня лихорадит... Да, пожалуйста!
Он отказался от ужина, лег в постель и до подбородка закутался в одеяло. Визит доктора не принес ему облегчения, что было неудивительно. Ночью у страдальца поднялась температура; временами он впадал в беспамятство и начинал бредить. Я воспользовалась одним из таких моментов, сбегала вниз и стерла с пленки свой шедевр.
Утром пришлось опять вызывать врача - теперь уже звонила я сама. Такой поворот событий меня не устраивал - ведь если Кристиан и вправду сойдет с ума, я не смогу рассчитаться с ним так, как он заслуживает...
Но тревога оказалась напрасной. Жар спал, состояние больного улучшилось, и вскоре он уже обрел способность контролировать свои слова и мысли.
Около полудня мой обожаемый супруг заснул, дав мне время еще раз спокойно обдумать положение. Под конец я сочла, что нотариальная контора более надежное место, чем банковский сейф, и решила как можно скорее обратиться к какому-нибудь
известному нотариусу. Пожалуй, разумнее всего будет оставить у него не только пленки, но и мой дневник, а также письменный комментарий избранных мест магнитофонной записи. Эти документы послужат дополнением к основному материалу, и в итоге получится нечто вроде завещания. Что ж, неплохо!
Сейчас уже семь часов вечера. Днем Кристиан проглотил несколько ложек овощного бульона (обычно он его терпеть не может) и опять погрузился в сон. А я размышляю. Решение, принятое сегодня утром, вернуло мне душевный покой, и я чувствую в себе достаточно сил, чтобы осуществить задуманное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14