Выбралась из щели, разворошила солому, забросала ею входное отверстие и протискалась обратно.
Сидели молча: было не до разговоров. Один раз только проговорила Маша, и то нерешительно:
- Я маме сказала: может, говорю, если немцы появятся и уходить будут, то мы уйдём с ними; так она чуть не поперхнулась, а потом давай ругать: "Что ты языком только напрасно треплешь!"... А отца у нас нет. Отца в тридцатом забрали. Мне тогда ещё сколько лет было? Я почти не помню его. - она ещё помолчала. Потом, теребя платок, сказала вдруг: - Коля, а у тебя там, в Париже, девушка, невеста есть?
Коля повернул голову и внимательно поглядел на неё. После ответил:
- Нет. Нет у меня невесты.
Маша опустила лицо и сильно покраснела. Но всё-таки выговорила:
- Коля, а давай, мы с тобой поженимся?.. А?
Коля не выдержал и улыбнулся. Погладил Машу по голове и тихо прижал её к себе.
- Смешная ты, Маша, - сказал он. Нам бы до завтрашнего утра протянуть... А там...
И тут Маша сама почувствовала, какое большое и страшное это "бы", и потому она притихла у соломы, о чём-то раздумывая.
- Куда, чертовка? - круто остановил лошадь и вскинул автомат
партизан - тот, что держал вожжи.
Может быть, и не успела бы добежать до деревьев Ленка, если бы другой не схватил за руку товарища и не крикнул сердито:
- Стой, дурак... Не стреляй: всё дело испортишь.
Не вбежала, а врезалась в гущу леса Ленка. Напролом через гущу, наискок через кусты, глубже и глубже. И только когда очутилась посреди сплошной заросли осинника и сообразила, что никак не сможет проникнуть сюда подвода, остановилась перевести дух.
"Лёвка! - подумала она. - Не иначе как у него Головень. - И сразу же сжалось сердце. - Хоть бы не поспели до темноты: ночью всё равно не найдут, а утром, может, немцы..."
С оставленной ей стороны грохнула очередь, другая... и пошло.
"С обозниками, - догадалась Ленка. - Скорей надо, а тут на-ко: без пути".
Но лес поредел вскоре, и под ногами у Ленки снова очутилась дорога. Ленка вздохнула и бегом пустилась дальше. Не прошло и двадцати минут, как из лесной чащи, прямо навстречу ей, вышел торопившийся куда-то партизанский отряд. Не успела она опомниться, как окружили её угрюмые люди с автоматами наперевес. Повела испуганными глазами. И чуть не упала от страха, увидев среди них Головня. Но потому ли, что тот всего раз или два встречал Ленку, или потому, может, что не ожидал он наткнуться здесь на девушку, или, наконец, может быть, потому, что он принялся сосредоточенно перезаряжать магазин своего автомата, но только Головень не обратил на Ленку никакого внимания.
- Девка, - спросил её один, грузный и с большими седоватыми усами, тебя куда дьявол несет?
- С хутора... - начала Ленка. - Корова у меня... чёрная, и пятна на ей...
- Врёшь! Тут и хутора никакого нет.
Испугалась Ленка ещё больше и ответила, запинаясь:
- Да не тут... А как стрелять начали, испугалась я и убежала...
- Слышали? - перебил первый. - Я же говорил, что где-то стреляют.
- Точно стреляли, - заговорила быстро, начиная о чём-то догадываться, Ленка, - на большой дороге. Там Козолупову мужики продукт везли. А Лёвкины ребята на них напали.
- Как напали?! - гневно заорал тот. - Как они смели, сукины дети!
- Честное комсомольское, напали... Сама слышала: чтоб, говорят, сдохнуть Козолупову... Жирно с него... и так обжирается, старый хрен...
- Слышали?! - заревел партизанский командир. - Это я обжираюсь?
- Обжирается, - подтвердила Ленка, у которой язык заработал, как мельница. - Если, говорят, сунется он, мы напомним ему... Мне что? Это всё ихние разговоры.
Прикрываясь несуществовавшими разговорами, Ленка смогла бы выпалить ещё не один десяток обидных для достоинства Козолупова слов. Но тот и так был взбешён до крайности и потому рявкнул грозно:
- Идём!
- А с этой что? - спросил кто-то, указывая на Ленку, и передёргивая на всякий случай затвор своего автомата.
- Подзатыльник ей дай, чтобы не захотелось вперёд такие слова слушать.
Ушли партизаны в одну сторону, а Ленка, получив ни за что ни про что подзатыльник, помчалась в другую, радуясь, что ещё так легко отделалась.
"Сейчас схватятся, - подумала она на бегу. - А пока разберутся, глядишь - и ночь уже".
...Наступал вечер. В пустом сарае резче и резче проглядывала тёмная пустота осевших углов. И расплывались в ней незаметно остатки пробивающегося сквозь щели света.
- Слушай!
Маша задрожала даже.
- Слышу!
И офицер крепко сжал её за плечо.
- Но кто это?
За станицей, в поле, захлопали автоматные очереди, частые, беспорядочные. И ветер донёс их сюда беззвучным игрушечным треском.
- Может, немцы?
- Нет, нет, Маша! Немцам рано.
Всё смолкло. Прошёл ещё час. И топот и крики, наполнившие станицу, донесли до сараев тревожную весть о том, что кто-то уже здесь, рядом.
Голоса то приближались, то удалялись, но вот послышались близко-близко.
- И по погребам? И по клуням? - спросил чей-то резкий голос.
- Везде, - ответил другой. - Только сдаётся мне, что скорей здесь где-нибудь.
"Головень!" - узнала Маша, а офицер потянул руку, и чуть заблестел в темноте холодновато-спокойный наган.
- Темно, чёрт их возьми! Проканителились из-за Лёвки!.. Живучий был, падла...
- Темно! - повторил кто-то. - Тут и шею себе сломишь. Я полез было в один сарай, а на меня доски сверху... чуть не в башку.
- А место такое подходящее. Не оставить ли вокруг с пяток ребят до рассвета?
- Оставить.
Чуть-чуть отлегло. Пробудилась надежда. Сквозь одну из щелей видно было, как вспыхнул недалеко костёр. Почти что к самой заваленной двери подошёл человек и, наклонившись, подобрал что-то.
Рассвет не приходил долго... Задрожала наконец зарница, помутнели звёзды.
Скоро и обыск. Не успела или не пробралась вовсе Ленка.
- Маша, - шёпотом проговорил офицер, - скоро будут искать. В той стороне, где обвалились ворота, есть небольшое отверстие возле земли. Ты пролезешь... Ползи туда.
- А ты?
- А я тут... Под кирпичами, ты знаешь где, я спрятал сумку, печать и записку про тебя... Отдай немцам, когда бы ни пришли. Ну, уползай скорей. и Коля крепко и горячо, как в последний раз, поцеловал её. И сразу же оттолкнул от себя.
А у Маши всё внутри замерло, остановилось. Слёзы сами, без разрешения, потекли по щекам. Маша открыла рот, смотрела на Колю и не могла ничего выговорить. Ей было сейчас очень страшно, но она не могла, никак не могла, уйти, оставив его одного здесь.
И, закусив губу, глотая слёзы, она поползла, спотыкаясь о разбросанные остатки кирпичей.
И в этот самый момент ясно услышала Маша, как кто-то молча и сосредоточенно ковыряется, разбирая заваленную ею щель. Маша и сама не запомнила, как очутилась она опять возле офицера. Она отчаянно, до острой боли, вцепилась в Колин локоть. Задыхаясь и дрожа, словно от сильного холода, глазами, неподвижными, полными ужаса, следила Маша, как поднимается, осыпаясь, солома. Коля приподнял револьвер, взвёл влажным пальцем курок и прицелился.
...Миновали сумерки. Высыпали звёзды, спустилась ночь. А Ленка то бежала, то шла, тяжело дыша, то изредка останавливалась - перевести дух. Один раз, заслышав мерное бульканье, отыскала в темноте ручей и хлебнула, разгорячённая, несколько глотков холодной воды. Один раз шарахнулась испуганно, наткнувшись на сиротливо покривившийся придорожный крест. И понемногу отчаяние начало
овладевать ей. Бежишь, бежишь, а конца не видно. Может, и сбилась давно. Хоть бы спросить у кого-нибудь.
Но не у кого было спрашивать. Не попадались ей ни крестьяне на ленивых волах, ни косари, приютившиеся возле костра, ни ребята с конями, ни запоздалые прохожие из города. Пуста и молчалива была тёмная дорога. И только соловей вовсю насвистывал, только он один не пугался, а смеялся звонко над ночными страхами притихшей земли.
И вот, в то время, когда Ленка совсем потеряла всякую надежду выйти хоть куда-нибудь, дорога разошлась на две. "Ещё новое? Теперь-то по какой?" И она остановилась. "Го-го!" - донеслось до её слуха негромкое гоготанье. "Гуси!" - чуть не вскрикнула она. И только сейчас разглядела почти что перед собою, за кустами, небольшой хутор.
Завыла отчаянно собака, точно к дому подходила не девчонка, а медведь. Захрюкали потревоженные свиньи, и Ленка застучала в дверь:
- Эй! Эй! Отворите!
Сначала молчанье. Потом в хате послышался кашель, возня, и бабий голос проговорил негромко:
- Господи, кого ж ещё-то несет?
- Отворите! - повторяла Ленка.
Но не такое было время, чтобы в полночь отворять любому. И чей-то хриплый бас поинтересовался спросонок:
- Кто там?
- Откройте! Ленкой меня зовут.
- Какая ещё, на хрен, Ленка? Вот я тебе из берданки пальну через дверь!
Ленка откатилась сразу же в сторону и, сообразив свою оплошность, завопила:
- Ну звать меня так! Вы чего испугались? Я же девчонка. А мне дорогу только спросить, какая в город.
- Что с краю, та в город, а другая - из города.
- Так они ж обе с краю!.. Разве через дверь поймёшь!
Очевидно раздумывая, помолчали немного за дверью.
- Так иди к окошку, оттуда покажу. А пустить... нет! Мало что
девчонка. Может, за тобою здоровый бугай стоит.
Окошко открылось, и дорогу Ленке показали.
- Тут недалече, с версту всего... Сразу за опушкой.
- Только-то! - и, окрылённая надеждой, Ленка снова пустилась бегом.
Солома, пошевелившись, разлетелась в разные стороны, и рослая фигура Головня показалась в проёме. В руках он крепко держал автомат. Головень остановился, застыл, увидев немецкого офицера и с ним Машу.
- А... - сказал он, словно бы пробудившись, - ну, я так и думал.
Он вскинул автоматное дуло, готовый сейчас же изрешетить обоих, но тут три точных револьверных выстрела сбили его на землю. Головень словно мешок свалился, не успев нажать на гашетку.
Маша подскочила к убитому и подобрала его автомат. Она выглянула из щели и разглядела сквозь темноту, как несколько человек заметались возле костра, услышав выстрелы. Только успев про себя удивиться откуда-то взявшейся смелости, Маша просунула дуло в щель, поймала одну из фигур и тут же надавила гашетку. Автомат затрясся и затарахтел так, что у Маши еле хватило сил удержать его. Она увидела, что человек, оказавшийся у неё на прицеле, упал на землю, разбросав руки. Однако сразу же, следом за этим, целый град пуль врезался в стену сарая, рядом с Машиной головой. Древесные опилки забили ей глаза. Маша выронила автомат и, отскочив от щели, поползла обратно - туда, где сидел Коля.
На кривых улочках города Ленку сразу же остановил немецкий патруль, и солдаты, с которыми она кое-как объяснилась, показали ей штаб. Сонный немец нехотя, без интереса посмотрел записку и что-то сказал по немецки - видимо, совсем не то, что Ленка ожидала от него услышать.
Но тут он вдруг заметил что-то ещё, на что не обратил сразу внимания, взял бумажку и позвал кого-то.
Из другой комнаты вышел офицер. Он глянул на Ленку, развернул записку и, прочитав подпись внизу, сразу же подвинул огонь. И только прочитал бросился к телефону и закричал что-то. Потом встал и торопливо заходил по комнате.
Вошли двое. Несколько минут они взволнованно и быстро переговаривались. Потом один подошёл к Ленке и спросил её по русски, с очень сильным немецким акцентом:
- Какой он?
- Чёрный... в сапогах... и орден у него прилеплен. Железный крест.
- Железный крест!
- Только скорей бы, - добавила Ленка, - светать скоро будет... А тогда партизаны... убьют, если найдут.
И что тут поднялось только! Забегали, засуетились все, зазвонили телефоны, защёлкали затворы автоматов. Ленка поднялась с места, но тут же устало опустилась на стул.
Слышно было, как на улице уже урчали моторы - там солдаты рассаживались по грузовикам.
- Где? - к Ленке шагнул офицер в чёрном мундире и спросил по русски но опять с акцентом. - Это ты, девочка?.. Давай, с нами поедешь...
Не успела Ленка опомниться, как уже сидела в грузовике, рядом с немецкими солдатами. И снова заревел мотор.
Офицер в форме что-то повелительно крикнул с крыльца. И машина тронулась.
И сразу же, сорвавшись с места, врезалась в темноту тяжёлая колонна немецких грузовиков.
Маша отчаянно вцепилась Коле в рукав, её затрясло.
- Коленька, - шептала она, глотая горячие слёзы, - Коленька, родной мой, Коленька, нас убьют... нас сейчас убьют, Коленька... нас ведь убьют сейчас...
Бледный, с мокрым от пота лицом, Коля не отвечал ей. Он держал в вытянутой, неподвижной, руке револьвер, холодное дуло которого равнодушно прицеливалось в пустое чёрное пространство сарайной щели.
- Погоди гранату, - услышали они снаружи. - Нам он живой нужен.
- Ага, живой! - зло откликнулся чей-то голос. - Ты сам туда за ним полезешь?..
И тут...тара-та-тах! - прорезало воздух. - Тара-та-тах! Ба-бах!.. Тиу-у, тиу-у... - взвизгнуло над сараями.
Завизжали грузовики, затрещали автоматные очереди, отовсюду слышались немецкие голоса и крики разбегавшихся партизан.
И эти крики, и топот, и зазвеневшее эхо от разряженных автоматных обойм - всё это обрушилось так внезапно, что Маша оцепенела вначале. Она слушала и не могла поверить. А после, ещё сильнее стиснув пальцами рукав Колиной гимнастёрки, она заплакала так громко, как не плакала уже очень-очень давно - с тех самых пор, когда она была ещё совсем маленькой, беззащитной девочкой.
- Что же ты, глупенькая? - радостно улыбаясь, говорил Коля. - Ну теперь-то чего? Теперь-то...
- Да ведь это же они... - отвечала Маша, улыбаясь, но не переставая плакать.
И ещё не смолкли выстрелы и автоматные очереди за деревней, ещё кричали где-то, как быстро затопали шаги возле самых сараев. И незнакомый голос что-то закричал по немецки.
Отлетели снопы в сторону. Ворвался свет в щель. И кто-то что-то спросил, тревожно и торопливо. Коля ответил ему - тоже на немецком.
И вокруг появилось множество солдат и офицеров в немецкой форме. Всё это закружилось и замельтешило перед глазами у Маши, которая еле стояла сейчас на ногах.
- Маша! - захлёбываясь от гордости, торопилась рассказать Ленка. - Я успела... Успела, ведь... Если бы ещё чуть-чуть, они бы вас обоих...
- Да, Ленка, да. Они бы убили нас, обязательно убили.
ответила Маша и смеялась чему-то сквозь не высохшие ещё слёзы.
Красная армия наступала, и бои шли где-то уже совсем близко. До станицы долетали разные тревожные слухи. Маша с матерью наскоро собирали свои пожитки и складывали всё на подводу.
Во двор к ним зашёл Коля. Он взял Машу за плечи, крепко обнял, а потом долго, не отрываясь смотрел ей в глаза - смотрел так, как если бы хотел запомнить её на всю жизнь - сколько ещё останется.
- Мы уходим, Машенька, - сказал он. - Уходим. А вы должны ехать сейчас же, не задерживаясь. Вам нельзя медлить. Если красные схватят вас - они вас не пощадят. Я выпишу пропуска - вы доберётесь с ними до границы. Постарайтесь пробраться во Францию, в Париж. Там я разыщу вас. Если останусь жив... И ещё вот, - Коля вытянул руку, которую держал в кармане. - Это золотой медальон - подарок моей матери. Продай его, если вам станет совсем плохо. Но постарайтесь, прошу вас, постарайтесь, - он опять сильно сжал Машу за плечи, - постарайтесь добраться до Парижа. Если вы останетесь в России, я не смогу вас разыскать.
Маша не двигалась. Она молча, остолбенело, смотрела на Колю. Тот вложил медальон ей в руку, потом, достав из кармана платок, вытер Маше мокрое от слёз лицо.
- Прощай, Машенька, - повторил он и в последний раз уже поцеловал её в губы.
Был вечер, когда их подвода тронулась в путь. Мать держала в руках вожжи, сама Маша и её маленький братишка Топ сидели рядом, молча глядя вокруг.
Только они отъехали, на дороге появилась тоненькая девичья фигурка. Это была Ленка. Та быстро подбежала к подводе. Мать остановила лошадей.
- Ты не передумала? - спросила Маша, с сожалением глядя на Ленку. - А, может, всё-таки, с нами?
- Нет, Маша. - Покачала головой та. - Я здесь пока останусь. А там... там видно будет... Ну... прощай, Маша, - добавила она.
- Прощай, Ленка.
- Может, когда и увидимся...
- Может быть.
И они обнялись. Подвода тронулась с места. Маша, оглядевшись, вытерла слёзы.
...Засыпала станица. Звёзды блестели сверху. Ветер всё пропитал густым тёплым настоем отцветающей гречихи. Тихо-тихо спускалась сонная ночь; зажглись огоньками разбросанные там и тут станичные домики. Опустели улочки, залитые лунным светом. И только слышала усталая Маша, как в соседней роще, где так хорошо и так прохладно было бродить среди тёмных деревьев, теперь громко и беззаботно переливаются глупые соловьи.
Миссиссага, 2004 г.

1 2 3 4