В лесу за совхозным поселком школьники обнаружили красные «Жигули». В машине труп мужчины. По всей видимости, это Печказов. Оперативная группа к выезду готова.
Николаев не прервал, как хотел вначале, сообщение. Слушая, он не отрывал взгляд от Суходольской, и его поразила происшедшая в ней перемена. Побледневшее, изменившееся лицо Суходольской, остановившийся Взгляд, тонкие руки, хватающие горло, — все говорило о сильнейшем потрясении.
— Убили… Значит, убили. — Голос Суходольской был едва слышен, она, казалось, говорила сама с собою — растерянно, горестно.
Видя, что Николаев встает из-за стола, она вдруг резко тряхнула плечами, сбрасывая оцепенение, и сказала:
— Нет, не согласна я.
— С чем? — переспросил полковник, думая о том, что придется еще раз отложить допрос Суходольской: надо было выезжать на место происшествия.
— На убийство не согласна, — окрепшим голосом, не замечая нелепости такого заявления, серьезно сказала Суходольская. Потом попросила:
— Выслушайте меня, не уходите.
И Николаев понял: допрос откладывать нельзя. Суходольская решилась сказать правду. Он молча кивнул, вновь сел за стол.
Монотонно, бесцветно, как будто пережитое потрясение лишило красок не только лицо, но и голос, Суходольская сказала:
— Я их обманывала, понимаете? Мой муж, Сергей, от Васи Урсу узнал — они одноклассники, — что у Печказова много денег. А я подтвердила, я ведь раньше их знала — Мавриди и Георгия. Ну и сказала, сама не знаю зачем, что, мол, да, деньги у него есть, золото, драгоценности в тайниках. В квартире Мавриди мол, в полу тайник, там деньги и брильянты. Ну, они меня уговорили к Печказову пойти работать. Когда он предложил мне за матерью ухаживать, они обрадовались — давай, мол, тайник найдешь. А какой там тайник, — она безнадежно махнула рукой и продолжала: — Замучили они меня — подавай им тайник, уж чего я им только не выдумывала. Они злиться начали, сами, говорят, найдем. Тогда я сказала, что тайник пуст, деньги Печказов забрал, перепрятал. Они говорят, что придется его прижать, а жаловаться не станет: деньги нечестные. Я испугалась. И позвонила ему по телефону. Постаралась изменить голос. Сначала просто угрожала. А потом сказала, что его хотят убить. И пусть он осторожнее будет… Но Георгий Иванович всерьез этого не принял. И все-таки я надеялась, что после такого звонка он будет настороже и ничего страшного не случится.
А вечером после праздника Сергей с другом пришли к Мавриди, пьяные оба. Сергей ударил меня, обзывал… Все перерыли — не поверили мне про тайник. Телефон зазвонил — трубку разбили.
На следующий день я узнала, что Печказов исчез, но они уверили меня, что он куда-то смылся. Я не хотела думать о плохом. И вам не хотела об этом говорить, может, думаю, отыщется Георгий Иванович. И вот… Отыскался… — Она закрыла лицо руками.
— Кто это — друг мужа? — спросил наконец Николаев. — Урсу?
Суходольская затрясла головой:
— Нет, нет, что вы! Чернов это. Чернов.
Понедельник. 14.00
Волин и Пахомов приехали, когда возле красных «Жигулей» уже стояли полковник Николаев, немногословный молодой прокурор, следователь прокуратуры Серов и судебно-медицинский эксперт Горышев. Чуть поодаль небольшой тесной группкой притихли понятые и испуганная молодая учительница. У колеса милицейского «газика», свесив на сторону язык, сидела красивая, с черной спиной, овчарка. Кинолог Гурич поздоровался с Волиным, смущенно теребя поводок, и Алексей Петрович понял без объяснений: собака след не взяла. Эксперт Пахомов, которого все ждали, поудобнее пристроил свой внушительный чемодан, раскрыл его.
Серов попросил понятых подойти поближе. Начался осмотр места происшествия.
Волин внимательно наблюдал, как действует Пахомов, слушал тихий голос прокурора, диктующего Серову протокол:
— На передней правой дверце снаружи, на подголовнике кресла водителя бурые следы, похожие на кровь… сделан смыв… труп лежит на спине… руки заведены назад, связаны многократным обвитием белого шелковистого шнура… одежда сильно помята…
Наступил черед судебно-медицинского эксперта.
— На затылке глубокие раны, потеки крови к воротнику, вниз. Были три удара: сзади, чуть справа, когда потерпевший находился в вертикальном положении — сидел, по всей вероятности. Лицо синюшное. Асфиксия, я думаю, — сказал Горышев, снимая перчатки. — К вечеру проведу экспертизу.
Волин пытался представить себе трагедию, разыгравшуюся в машине. Вот подъезжает Печказов к гаражу, вот подбегает к машине неизвестный, говорит что-то, и Печказов впускает его в машину. Итак, незнакомец сел в машину сзади. Трудно поверить, что один. Печказов грузен, достаточно силен — вряд ли справится с ним один человек, где-то, наверное, подсел и другой.
Три сильных удара по голове — с заднего сиденья. А дальше? Видимо, требовали деньги, ценности.
Волин вспомнил: сослуживцы и знакомые говорили о Печказове, что на грани жизни и смерти не расстанется он со своим добром. Так и случилось. Печказов ответил отказом, преступники настаивали, связали его, и вот — смерть. Потом они пытались найти тайник сами — не удалось, решили шантажировать жену Печказова. Мерзость какая. И ради чего? Волин вспомнил перчатку с купюрами, поморщился.
К капитану подошел Николаев, встал рядом, тронул за рукав расстроенного Волина, дружеским жестом успокаивая его, и сказал тихо:
— Следствием займется прокурор. За нами — розыск. Нужен Суходольский.
Волин молча кивнул. Да, нужен Суходольский. Чернов молчит. Пока молчит.
Понедельник. 16.00
Перепуганный событиями Урсу не стал скрывать своего знакомства с Суходольскими. Анатолий Петрович Ермаков, успевший уже изучить характер своего подопечного, только намекнул, что дело Печказова осложняется и очень возможно, что…
Урсу, пламеней щеками, схватился за голову:
— Неужели и тут я буду замешан?! О господи, за что мне такое, за что? — застонал он.
Не удержавшись, Ермаков мстительно заметил:
— А за легкую жизнь.
— За легкую?! — в возмущенном голосе Урсу преобладала горечь. — Какая же это легкая жизнь! Я за те сотни, что получил от Печказова, столько страху натерпелся. И расплачиваюсь сейчас репутацией, нервами, здоровьем…
— Свободой, — опять не удержался Ермаков.
— Свободой, — покорно согласился Урсу, — и свободой тоже, да и еще много чем — жизнь себе покалечил. А чего ради? Где же те деньги? Я и не видел их! Разошлись куда-то все… А не разошлись бы, так еще хуже — страх постоянный. Мне ведь Георгий Иванович все наказывал: «Вася, осторожно, мол, следить могут, люди заметят».
Урсу замолчал. Молчал и капитан. Разговор напомнил о печказовском богатстве — слежавшихся купюрах на гаражной полке.
Ермаков вдруг подумал, как одинакова судьба этих неправедных богатств: рано или поздно — крах. И по печказовскому делу, и по другим, тем, что были раньше. Крах, только крах.
Словно читая мысли капитана, Урсу произнес убито:
— Конец, всему конец…
Ермакову было жаль этого запутавшегося парня, который тяжело переживал и стыдился происшедшего.
А Урсу рассказывал все без утайки.
— С СухоДольским мы учились вместе в 9 и 10-м классах. Не дружили, нет, — заторопился он, предвосхищая вопрос капитана, действительно собиравшегося уточнить эту деталь. — Я в эту школу пришел уже в девятый, у Сергея компания была своя. Я-то деревенский, жил у тетки, а Сергей, что называется, фирмовый парень, и друзья у него такие же. Приторговывали они всякой иностранной ерундой — майки, сигареты. Я его интересовал мало. После школы не встречались. А вскоре после Нового года случайно в торговом зале встретились. Вижу, позолота с него пооблезла, но все еще о себе много понимает. Магнитофон пришел покупать. У нас, вы знаете, — Урсу смущенно запнулся, — бизнес в разгаре был, и я ему пообещал. Да еще захотелось показать, что и мы в люди вышли. В люди, — повторил он, вздохнув. — Короче, сказал ему, чтобы пришел он в магазин через день. Суходольский явился с другом. Я им — магнитофон, они мне деньги, вот и все. Правда, о Печказове меня спросили, завмаг, мол, ваш, поди, миллионами здесь ворочает. Видели, что я деньги-то в кассу не сдал, догадались. — Урсу замолчал.
— А самого Печказова они видели?
— Да, они меня разыскали у Георгия Ивановича в кабинете. Суходольский дверь приоткрыл, я его увидел и вышел.
— Значит, вы только два раза встречались с ним?
— Нет, больше. Они еще несколько раз приходили. Просто так. Ничего не покупали.
— С другом Суходольский вас знакомил?
— Знакомил, конечно. Зовут его Миша. Фамилию не называл. Помню, Суходольский сказал, что у него золотые руки. А кто он, не знаю.
— Расскажите о Суходольском, — попросил Ермаков.
— Суходольский… Расскажу, что знаю. Но я мало о нем знаю, — сразу оговорился Урсу.
— Рассказывайте, что знаете, — подбодрил его капитан.
— Учился он так себе, средне. А компания, я уже говорил, у него своя была — фирмовая.
— Что значит фирмовая? — переспросил Анатолий Петрович.
— Фирмовые — так они сами себя называли, ну и мы тоже, — пояснил Урсу. — Одевались модно, вещи там всякие — «зарубеж», музыка — тоже «зарубеж». Деляги ребята. Все какие-то у них свои разговоры, интересы свои — только и слышно: продал — купил. У нас школа-восьмилетка в поселке, я в девятый приехал в город. Я даже в столовой ни разу не был, а они уже и в ресторанах побывали… Короче, я для этой компании интереса не представлял. И все. Дальше и не знаю, что рассказывать. — Урсу вопросительно посмотрел на Ермакова.
— А родители? — спросил тот.
— Мои родители? — не понял Василий.
— Суходольского!
— А, Суходольского! Мать видел несколько раз. Ничего, нормальная женщина. Дома у них не был, не приглашали. Помню, говорил он, что отец у него — крупный начальник, все время в командировках за границей бывает. Мать тоже — то ли с торговлей, то ли с заграницей связана.
— Начальники, говоришь, большие? — изумился Ермаков. Он знал, что мать Суходольского была паспортисткой в жэке, отец работал заготовителем. А сыну, выходит, они в таком качестве никак не подходили!
— Задавался он много, а сам — так себе, пустой малый, — подытожил Урсу характеристику Суходольского.
— Ну, не скажи, — не согласился с ним капитан. — Попросту недооцениваем мы таких типов. А он, судя по всему, далеко не такой пустой. Зловредный.
Заканчивая разговор, Ермаков поинтересовался:
— Где он живет, знаете? И где друг его живет?
Урсу ответил, не раздумывая:
— Нет. Ни того, ни другого адреса я не знаю. Суходольский женился ведь, он сам говорил. А где живет — не рассказывал. Так что просто не знаю, чем вам помочь, — развел руками Урсу, — могу позвонить одноклассникам, если нужно, поспрашивать. Может, кто знает…
Понедельник. 18.30
На обратном пути Волин заскочил домой. Высаживая его у подъезда, полковник Николаев шутливо сказал:
— Отпрашивайся, Алеша, на ночь, — и добавил уже серьезно: — Торопись, машину пришлю через полчаса.
Волин кивнул. Яснее ясного: предстоит бессонная ночь. За день Суходольский обнаружен не был — проверили квартиры родителей и жены, установленных знакомых. Искали в столовых, кинотеатрах, на вокзалах — Суходольский не появлялся нигде. Предстояло продолжить работу и ночью. Суходольский уехать не мог. Судя по рассказу Лены, денег у него не было совсем, и он намеревался достать их любым путем. Ясно, что путь этот может быть и преступным.
Были приняты, казалось, все меры предосторожности. Целый день с Суходольской провела Таня Богданова, работник уголовного розыска. Тот магнитофон, что Лена, не удержавшись, стащила из квартиры Мавриди, она сдала в ломбард. Так что деньги у Лены были, но Суходольский не шел…
…Люся была дома. Чмокнув мужа в щеку, она побежала на кухню, по опыту зная, что он ненадолго, и на ходу крикнула:
— Позвони Печказовым, тебя Тамара разыскивала.
— Давно? — тревожно спросил Алексей Петрович, ставя на пол сына.
— Нет, с полчаса, может быть, или минут сорок.
— Не сказала, зачем? — Волин уже набирал печказовский телефон.
— Не сказала, — ответила Люся.
В трубке раздался голос Нелли Борисовны:
— Слушаю вас.
— Это Волин, — сказал Алексей Петрович и услышал, как облегченно вздохнула Печказова.
— Слава богу, Алексей Петрович, это вы…
— Что случилось? — перебил ее Волин.
И тут же заговорила Тамара Черепанова. Она, видимо, свято выполняла наказ капитана — при каждом звонке брала трубку второго аппарата.
— Алексей Петрович, опять звонок был. Слушайте, я записала:
«Деньги приготовьте срочно. Скоро снова позвоню и сообщу, как передать. Продавать меня не советую. Хуже будет». Разговор станция зафиксировала — мы недавно только трубку положили.
Тамара замолчала.
— Молодец, Тамара, — похвалил ее Волин, — обдумаем все, и я позвоню.
Итак, шантажист был здесь, в городе. И от замысла своего не отказался. Волин еще раз мысленно перебрал всех, кто как-то причастен был к делу: задержаны Курко, Албин и Чернов. На свободе Суходольский и Урсу… Но с Урсу вроде бы Ермаков разобрался, ему можно верить. Значит, остается Суходольский. Но до чего же дерзок! «Интересно, откуда звонил он на этот раз» — подумал Волин, доставая пальто. Он и забыл, что пришел домой поесть перед трудной работой. Из кухни выглянула раскрасневшаяся жена:
— На столе все уже, давай быстро!
Волин подчинился, передал пальто Алешке, погладил его по голове, подумав с огорчением, что некогда совсем побыть с сыном. Наскоро поев, выпив большую чашку крепчайшего кофе, Алексей Петрович вышел в сумерки. Машина начальника уже стояла у подъезда.
Понедельник. 20.00
Чернов продолжал молчать. Смотрел затравленным зверем и молчал. Не отвечал ни на какие вопросы. И невозможно было до него достучаться.
Николаев еще днем вызвал участкового инспектора Карцева, разъяснил обстановку, попросил:
— Соберите о Чернове все, что можно, даже в школу сходите. На завод. Почему он завод оставил? О жене справьтесь, ребенке. Так ли уж безнадежен этот разрыв? Озлобился он, — пояснил полковник.
— Озлобился, — согласился Карцев.
В кабинет полковника зашел озабоченный следователь прокуратуры Серов в темно-синем, ладно сидящем форменном костюме, подтянутый, строгий. За ним эксперт Пахомов. Николаев, хорошо изучивший своих ребят, видел едва сдерживаемую Пахомовым гордость. «Закончил экспертизы, — догадался он, — ах, молодец какой. Везет нам на криминалистов!»
Полковник был прав.
— Это черновики, — смущенно сказал эксперт, протягивая начальнику исписанные от руки листки, — я не успел оформить, но вот Николай Иванович, — он кивнул на Серова, — просил вам доложить.
— Просил, — кивнул головой Серов, — с такими данными можно твердые выводы делать. Смотрите сами.
Николаев взял первый лист. Опустив обширную описательную часть, нашел глазами крупно написанное слово: «выводы». Прочел. Ясно. Не ошибся Пахомов. Части отмычки из кожуха замка и стержни из квартиры Чернова изготовлены из остова детской коляски. «С высокой степенью квалификации», — написал эксперт.
Ах, Чернов, Чернов, куда приложил свои золотые руки!
Полковник взял следующий лист.
«…Представленные на исследование переплетения», — начал читать Николаев на другом листе, и Пахомов пояснил:
— Это шнур, которым Печказов был связан.
«…выполнены из шнура бытового плетеного с наполнением из отходов полиамидных нитей: артикул 48-030-01-58 производственного объединения «Химволокно». Диаметр шнура 5 мм. Цена 1 р. 90 коп. Этот шнур идентичен изъятому из квартиры Чернова мотку шнура».
Опять Чернов!
Увидев, что Николаев закончил читать, Серов сказал:
— Звонил Горышев. Причина смерти Печказова — асфиксия. Задушен Печказов. Кровь в машине — Печказова.
— И все-таки Чернов молчит, — задумчиво сказал полковник. — Подход к нему мы пока найти не сумели. И Суходольский на свободе.
Он наклонился к селектору, вызвал дежурного, спросил негромко:
— Что-нибудь от Волина есть?
— Молчит, товарищ полковник, — ответил дежурный.
— И этот молчит, — вздохнул Николаев.
Понедельник. 21.00
Вскоре позвонил Волин и сообщил неутешительные вести: Суходольского не нашли, как сквозь землю провалился. К жене и родителям он не заходил и не звонил.
Слушая капитана, Николаев представлял себе его усталое, расстроенное лицо и мягко сказал в трубку:
— Вот что, Алеша. Я у себя. Жду тебя. — И положил трубку.
Вскоре пришел Карцев. Развязал белые тесемки картонной папки, достал документы. Характеристики у Чернова оказались, можно сказать, безупречными. Вот личное дело школьника Миши Чернова. Крупные, четкие буквы, нестандартные слова. Добрый, отзывчивый, любит читать…
На заводе у Чернова тоже нет замечаний. Здесь слова суше, формальнее. Словно усреднено все. Вроде и гладко, и хорошо, а не поймешь, что за человек стоит за этими словами.
Просмотрев бумаги, Николаев вскинул глаза на Карцева:
— Как же так, Василий Тимофеевич?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Николаев не прервал, как хотел вначале, сообщение. Слушая, он не отрывал взгляд от Суходольской, и его поразила происшедшая в ней перемена. Побледневшее, изменившееся лицо Суходольской, остановившийся Взгляд, тонкие руки, хватающие горло, — все говорило о сильнейшем потрясении.
— Убили… Значит, убили. — Голос Суходольской был едва слышен, она, казалось, говорила сама с собою — растерянно, горестно.
Видя, что Николаев встает из-за стола, она вдруг резко тряхнула плечами, сбрасывая оцепенение, и сказала:
— Нет, не согласна я.
— С чем? — переспросил полковник, думая о том, что придется еще раз отложить допрос Суходольской: надо было выезжать на место происшествия.
— На убийство не согласна, — окрепшим голосом, не замечая нелепости такого заявления, серьезно сказала Суходольская. Потом попросила:
— Выслушайте меня, не уходите.
И Николаев понял: допрос откладывать нельзя. Суходольская решилась сказать правду. Он молча кивнул, вновь сел за стол.
Монотонно, бесцветно, как будто пережитое потрясение лишило красок не только лицо, но и голос, Суходольская сказала:
— Я их обманывала, понимаете? Мой муж, Сергей, от Васи Урсу узнал — они одноклассники, — что у Печказова много денег. А я подтвердила, я ведь раньше их знала — Мавриди и Георгия. Ну и сказала, сама не знаю зачем, что, мол, да, деньги у него есть, золото, драгоценности в тайниках. В квартире Мавриди мол, в полу тайник, там деньги и брильянты. Ну, они меня уговорили к Печказову пойти работать. Когда он предложил мне за матерью ухаживать, они обрадовались — давай, мол, тайник найдешь. А какой там тайник, — она безнадежно махнула рукой и продолжала: — Замучили они меня — подавай им тайник, уж чего я им только не выдумывала. Они злиться начали, сами, говорят, найдем. Тогда я сказала, что тайник пуст, деньги Печказов забрал, перепрятал. Они говорят, что придется его прижать, а жаловаться не станет: деньги нечестные. Я испугалась. И позвонила ему по телефону. Постаралась изменить голос. Сначала просто угрожала. А потом сказала, что его хотят убить. И пусть он осторожнее будет… Но Георгий Иванович всерьез этого не принял. И все-таки я надеялась, что после такого звонка он будет настороже и ничего страшного не случится.
А вечером после праздника Сергей с другом пришли к Мавриди, пьяные оба. Сергей ударил меня, обзывал… Все перерыли — не поверили мне про тайник. Телефон зазвонил — трубку разбили.
На следующий день я узнала, что Печказов исчез, но они уверили меня, что он куда-то смылся. Я не хотела думать о плохом. И вам не хотела об этом говорить, может, думаю, отыщется Георгий Иванович. И вот… Отыскался… — Она закрыла лицо руками.
— Кто это — друг мужа? — спросил наконец Николаев. — Урсу?
Суходольская затрясла головой:
— Нет, нет, что вы! Чернов это. Чернов.
Понедельник. 14.00
Волин и Пахомов приехали, когда возле красных «Жигулей» уже стояли полковник Николаев, немногословный молодой прокурор, следователь прокуратуры Серов и судебно-медицинский эксперт Горышев. Чуть поодаль небольшой тесной группкой притихли понятые и испуганная молодая учительница. У колеса милицейского «газика», свесив на сторону язык, сидела красивая, с черной спиной, овчарка. Кинолог Гурич поздоровался с Волиным, смущенно теребя поводок, и Алексей Петрович понял без объяснений: собака след не взяла. Эксперт Пахомов, которого все ждали, поудобнее пристроил свой внушительный чемодан, раскрыл его.
Серов попросил понятых подойти поближе. Начался осмотр места происшествия.
Волин внимательно наблюдал, как действует Пахомов, слушал тихий голос прокурора, диктующего Серову протокол:
— На передней правой дверце снаружи, на подголовнике кресла водителя бурые следы, похожие на кровь… сделан смыв… труп лежит на спине… руки заведены назад, связаны многократным обвитием белого шелковистого шнура… одежда сильно помята…
Наступил черед судебно-медицинского эксперта.
— На затылке глубокие раны, потеки крови к воротнику, вниз. Были три удара: сзади, чуть справа, когда потерпевший находился в вертикальном положении — сидел, по всей вероятности. Лицо синюшное. Асфиксия, я думаю, — сказал Горышев, снимая перчатки. — К вечеру проведу экспертизу.
Волин пытался представить себе трагедию, разыгравшуюся в машине. Вот подъезжает Печказов к гаражу, вот подбегает к машине неизвестный, говорит что-то, и Печказов впускает его в машину. Итак, незнакомец сел в машину сзади. Трудно поверить, что один. Печказов грузен, достаточно силен — вряд ли справится с ним один человек, где-то, наверное, подсел и другой.
Три сильных удара по голове — с заднего сиденья. А дальше? Видимо, требовали деньги, ценности.
Волин вспомнил: сослуживцы и знакомые говорили о Печказове, что на грани жизни и смерти не расстанется он со своим добром. Так и случилось. Печказов ответил отказом, преступники настаивали, связали его, и вот — смерть. Потом они пытались найти тайник сами — не удалось, решили шантажировать жену Печказова. Мерзость какая. И ради чего? Волин вспомнил перчатку с купюрами, поморщился.
К капитану подошел Николаев, встал рядом, тронул за рукав расстроенного Волина, дружеским жестом успокаивая его, и сказал тихо:
— Следствием займется прокурор. За нами — розыск. Нужен Суходольский.
Волин молча кивнул. Да, нужен Суходольский. Чернов молчит. Пока молчит.
Понедельник. 16.00
Перепуганный событиями Урсу не стал скрывать своего знакомства с Суходольскими. Анатолий Петрович Ермаков, успевший уже изучить характер своего подопечного, только намекнул, что дело Печказова осложняется и очень возможно, что…
Урсу, пламеней щеками, схватился за голову:
— Неужели и тут я буду замешан?! О господи, за что мне такое, за что? — застонал он.
Не удержавшись, Ермаков мстительно заметил:
— А за легкую жизнь.
— За легкую?! — в возмущенном голосе Урсу преобладала горечь. — Какая же это легкая жизнь! Я за те сотни, что получил от Печказова, столько страху натерпелся. И расплачиваюсь сейчас репутацией, нервами, здоровьем…
— Свободой, — опять не удержался Ермаков.
— Свободой, — покорно согласился Урсу, — и свободой тоже, да и еще много чем — жизнь себе покалечил. А чего ради? Где же те деньги? Я и не видел их! Разошлись куда-то все… А не разошлись бы, так еще хуже — страх постоянный. Мне ведь Георгий Иванович все наказывал: «Вася, осторожно, мол, следить могут, люди заметят».
Урсу замолчал. Молчал и капитан. Разговор напомнил о печказовском богатстве — слежавшихся купюрах на гаражной полке.
Ермаков вдруг подумал, как одинакова судьба этих неправедных богатств: рано или поздно — крах. И по печказовскому делу, и по другим, тем, что были раньше. Крах, только крах.
Словно читая мысли капитана, Урсу произнес убито:
— Конец, всему конец…
Ермакову было жаль этого запутавшегося парня, который тяжело переживал и стыдился происшедшего.
А Урсу рассказывал все без утайки.
— С СухоДольским мы учились вместе в 9 и 10-м классах. Не дружили, нет, — заторопился он, предвосхищая вопрос капитана, действительно собиравшегося уточнить эту деталь. — Я в эту школу пришел уже в девятый, у Сергея компания была своя. Я-то деревенский, жил у тетки, а Сергей, что называется, фирмовый парень, и друзья у него такие же. Приторговывали они всякой иностранной ерундой — майки, сигареты. Я его интересовал мало. После школы не встречались. А вскоре после Нового года случайно в торговом зале встретились. Вижу, позолота с него пооблезла, но все еще о себе много понимает. Магнитофон пришел покупать. У нас, вы знаете, — Урсу смущенно запнулся, — бизнес в разгаре был, и я ему пообещал. Да еще захотелось показать, что и мы в люди вышли. В люди, — повторил он, вздохнув. — Короче, сказал ему, чтобы пришел он в магазин через день. Суходольский явился с другом. Я им — магнитофон, они мне деньги, вот и все. Правда, о Печказове меня спросили, завмаг, мол, ваш, поди, миллионами здесь ворочает. Видели, что я деньги-то в кассу не сдал, догадались. — Урсу замолчал.
— А самого Печказова они видели?
— Да, они меня разыскали у Георгия Ивановича в кабинете. Суходольский дверь приоткрыл, я его увидел и вышел.
— Значит, вы только два раза встречались с ним?
— Нет, больше. Они еще несколько раз приходили. Просто так. Ничего не покупали.
— С другом Суходольский вас знакомил?
— Знакомил, конечно. Зовут его Миша. Фамилию не называл. Помню, Суходольский сказал, что у него золотые руки. А кто он, не знаю.
— Расскажите о Суходольском, — попросил Ермаков.
— Суходольский… Расскажу, что знаю. Но я мало о нем знаю, — сразу оговорился Урсу.
— Рассказывайте, что знаете, — подбодрил его капитан.
— Учился он так себе, средне. А компания, я уже говорил, у него своя была — фирмовая.
— Что значит фирмовая? — переспросил Анатолий Петрович.
— Фирмовые — так они сами себя называли, ну и мы тоже, — пояснил Урсу. — Одевались модно, вещи там всякие — «зарубеж», музыка — тоже «зарубеж». Деляги ребята. Все какие-то у них свои разговоры, интересы свои — только и слышно: продал — купил. У нас школа-восьмилетка в поселке, я в девятый приехал в город. Я даже в столовой ни разу не был, а они уже и в ресторанах побывали… Короче, я для этой компании интереса не представлял. И все. Дальше и не знаю, что рассказывать. — Урсу вопросительно посмотрел на Ермакова.
— А родители? — спросил тот.
— Мои родители? — не понял Василий.
— Суходольского!
— А, Суходольского! Мать видел несколько раз. Ничего, нормальная женщина. Дома у них не был, не приглашали. Помню, говорил он, что отец у него — крупный начальник, все время в командировках за границей бывает. Мать тоже — то ли с торговлей, то ли с заграницей связана.
— Начальники, говоришь, большие? — изумился Ермаков. Он знал, что мать Суходольского была паспортисткой в жэке, отец работал заготовителем. А сыну, выходит, они в таком качестве никак не подходили!
— Задавался он много, а сам — так себе, пустой малый, — подытожил Урсу характеристику Суходольского.
— Ну, не скажи, — не согласился с ним капитан. — Попросту недооцениваем мы таких типов. А он, судя по всему, далеко не такой пустой. Зловредный.
Заканчивая разговор, Ермаков поинтересовался:
— Где он живет, знаете? И где друг его живет?
Урсу ответил, не раздумывая:
— Нет. Ни того, ни другого адреса я не знаю. Суходольский женился ведь, он сам говорил. А где живет — не рассказывал. Так что просто не знаю, чем вам помочь, — развел руками Урсу, — могу позвонить одноклассникам, если нужно, поспрашивать. Может, кто знает…
Понедельник. 18.30
На обратном пути Волин заскочил домой. Высаживая его у подъезда, полковник Николаев шутливо сказал:
— Отпрашивайся, Алеша, на ночь, — и добавил уже серьезно: — Торопись, машину пришлю через полчаса.
Волин кивнул. Яснее ясного: предстоит бессонная ночь. За день Суходольский обнаружен не был — проверили квартиры родителей и жены, установленных знакомых. Искали в столовых, кинотеатрах, на вокзалах — Суходольский не появлялся нигде. Предстояло продолжить работу и ночью. Суходольский уехать не мог. Судя по рассказу Лены, денег у него не было совсем, и он намеревался достать их любым путем. Ясно, что путь этот может быть и преступным.
Были приняты, казалось, все меры предосторожности. Целый день с Суходольской провела Таня Богданова, работник уголовного розыска. Тот магнитофон, что Лена, не удержавшись, стащила из квартиры Мавриди, она сдала в ломбард. Так что деньги у Лены были, но Суходольский не шел…
…Люся была дома. Чмокнув мужа в щеку, она побежала на кухню, по опыту зная, что он ненадолго, и на ходу крикнула:
— Позвони Печказовым, тебя Тамара разыскивала.
— Давно? — тревожно спросил Алексей Петрович, ставя на пол сына.
— Нет, с полчаса, может быть, или минут сорок.
— Не сказала, зачем? — Волин уже набирал печказовский телефон.
— Не сказала, — ответила Люся.
В трубке раздался голос Нелли Борисовны:
— Слушаю вас.
— Это Волин, — сказал Алексей Петрович и услышал, как облегченно вздохнула Печказова.
— Слава богу, Алексей Петрович, это вы…
— Что случилось? — перебил ее Волин.
И тут же заговорила Тамара Черепанова. Она, видимо, свято выполняла наказ капитана — при каждом звонке брала трубку второго аппарата.
— Алексей Петрович, опять звонок был. Слушайте, я записала:
«Деньги приготовьте срочно. Скоро снова позвоню и сообщу, как передать. Продавать меня не советую. Хуже будет». Разговор станция зафиксировала — мы недавно только трубку положили.
Тамара замолчала.
— Молодец, Тамара, — похвалил ее Волин, — обдумаем все, и я позвоню.
Итак, шантажист был здесь, в городе. И от замысла своего не отказался. Волин еще раз мысленно перебрал всех, кто как-то причастен был к делу: задержаны Курко, Албин и Чернов. На свободе Суходольский и Урсу… Но с Урсу вроде бы Ермаков разобрался, ему можно верить. Значит, остается Суходольский. Но до чего же дерзок! «Интересно, откуда звонил он на этот раз» — подумал Волин, доставая пальто. Он и забыл, что пришел домой поесть перед трудной работой. Из кухни выглянула раскрасневшаяся жена:
— На столе все уже, давай быстро!
Волин подчинился, передал пальто Алешке, погладил его по голове, подумав с огорчением, что некогда совсем побыть с сыном. Наскоро поев, выпив большую чашку крепчайшего кофе, Алексей Петрович вышел в сумерки. Машина начальника уже стояла у подъезда.
Понедельник. 20.00
Чернов продолжал молчать. Смотрел затравленным зверем и молчал. Не отвечал ни на какие вопросы. И невозможно было до него достучаться.
Николаев еще днем вызвал участкового инспектора Карцева, разъяснил обстановку, попросил:
— Соберите о Чернове все, что можно, даже в школу сходите. На завод. Почему он завод оставил? О жене справьтесь, ребенке. Так ли уж безнадежен этот разрыв? Озлобился он, — пояснил полковник.
— Озлобился, — согласился Карцев.
В кабинет полковника зашел озабоченный следователь прокуратуры Серов в темно-синем, ладно сидящем форменном костюме, подтянутый, строгий. За ним эксперт Пахомов. Николаев, хорошо изучивший своих ребят, видел едва сдерживаемую Пахомовым гордость. «Закончил экспертизы, — догадался он, — ах, молодец какой. Везет нам на криминалистов!»
Полковник был прав.
— Это черновики, — смущенно сказал эксперт, протягивая начальнику исписанные от руки листки, — я не успел оформить, но вот Николай Иванович, — он кивнул на Серова, — просил вам доложить.
— Просил, — кивнул головой Серов, — с такими данными можно твердые выводы делать. Смотрите сами.
Николаев взял первый лист. Опустив обширную описательную часть, нашел глазами крупно написанное слово: «выводы». Прочел. Ясно. Не ошибся Пахомов. Части отмычки из кожуха замка и стержни из квартиры Чернова изготовлены из остова детской коляски. «С высокой степенью квалификации», — написал эксперт.
Ах, Чернов, Чернов, куда приложил свои золотые руки!
Полковник взял следующий лист.
«…Представленные на исследование переплетения», — начал читать Николаев на другом листе, и Пахомов пояснил:
— Это шнур, которым Печказов был связан.
«…выполнены из шнура бытового плетеного с наполнением из отходов полиамидных нитей: артикул 48-030-01-58 производственного объединения «Химволокно». Диаметр шнура 5 мм. Цена 1 р. 90 коп. Этот шнур идентичен изъятому из квартиры Чернова мотку шнура».
Опять Чернов!
Увидев, что Николаев закончил читать, Серов сказал:
— Звонил Горышев. Причина смерти Печказова — асфиксия. Задушен Печказов. Кровь в машине — Печказова.
— И все-таки Чернов молчит, — задумчиво сказал полковник. — Подход к нему мы пока найти не сумели. И Суходольский на свободе.
Он наклонился к селектору, вызвал дежурного, спросил негромко:
— Что-нибудь от Волина есть?
— Молчит, товарищ полковник, — ответил дежурный.
— И этот молчит, — вздохнул Николаев.
Понедельник. 21.00
Вскоре позвонил Волин и сообщил неутешительные вести: Суходольского не нашли, как сквозь землю провалился. К жене и родителям он не заходил и не звонил.
Слушая капитана, Николаев представлял себе его усталое, расстроенное лицо и мягко сказал в трубку:
— Вот что, Алеша. Я у себя. Жду тебя. — И положил трубку.
Вскоре пришел Карцев. Развязал белые тесемки картонной папки, достал документы. Характеристики у Чернова оказались, можно сказать, безупречными. Вот личное дело школьника Миши Чернова. Крупные, четкие буквы, нестандартные слова. Добрый, отзывчивый, любит читать…
На заводе у Чернова тоже нет замечаний. Здесь слова суше, формальнее. Словно усреднено все. Вроде и гладко, и хорошо, а не поймешь, что за человек стоит за этими словами.
Просмотрев бумаги, Николаев вскинул глаза на Карцева:
— Как же так, Василий Тимофеевич?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11