– Heureusement, tout est termin К счастью, все уже кончено ( фр. ).
, – примирительно сказала Аннализа.– Vous croyez? Вы полагаете? ( фр. ).
– произнесла принцесса. И вновь принялась смотреть показ мод.Глядя на подругу, так спокойно и непринужденно беседующую с ее королевским высочеством, словно они были закадычными подругами, Клаудиа Бранкати восхитилась умением Аннализы превращать исключительное в обыденное. Она не смела вмешаться в разговор, боясь, что начнет запинаться. Графиня Виоланте, сморенная усталостью, пользуясь привилегиями своего почтенного возраста и удобством мягкого кресла, стоявшего чуть поодаль от остальных, время от времени закрывала глаза в старческой полудреме.Вошел официант, толкая перед собой стеклянный столик на колесиках. На нем стояло серебряное ведерко со льдом, из которого торчало горлышко бутылки «Вдовы Клико». Склонность принцессы к шампанскому была известна всем.Сама синьора Вентура, хозяйка салона, разлила вино по бокалам.Отпив глоток, Мария-Жозе вновь обратилась к Аннализе:– Я слыхала, что ваш муж в Калифорнии тоже производит превосходное вино, – сказала она, вызвав изумление у молодой женщины.– Так говорят, – ответила Аннализа. – Я сама еще не была в Соединенных Штатах.– Полагаю, вы очень скоро туда отправитесь, – тон ее голоса заставил графиню Виоланте проснуться, и она широко раскрыла свои жемчужно-серые глаза.– Это вопрос нескольких недель, – подтвердила Аннализа, не выказывая особого энтузиазма по поводу предстоящего отъезда.– В таком случае передайте от меня привет мистеру Филипу Джеймсу Брайану-старшему, – любезно произнесла принцесса. – Он настоящий авторитет в своем деле. Поблагодарите его за вино, которое он столь любезно мне присылал, – это была явно прощальная реплика.Аннализа поднялась с легким поклоном, Клаудиа весьма неловко последовала ее примеру.– Adi mes amies Прощайте, друзья ( фр. ).
, – распрощалась принцесса и вновь повернулась к подиуму.Удаляясь вместе с графиней Виоланте, Аннализа обернулась, чтобы взглянуть на нее в последний раз. Насыщенный красный цвет рубинов потускнел в голубоватом облаке сигаретного дыма. Принцесса была так бледна, так беззащитна, так печальна, так одинока, что у Аннализы защемило сердце от жалости к ней. ВИНОГРАДНИКИ НЕЙПА-ВЭЛЛИ Приемник в машине закончил трансляцию музыки и после рекламной паузы голосом диктора принялся рассказывать о коммунистическом Китае.– Тебе интересно? – спросил шофер, не отводя глаз от дороги.– Ни капельки, – ответил Бруно. – Можешь выключить или найди другую программу.Человек за рулем усмехнулся и заглушил радио, нажав кнопку. Он свернул с автострады на узкое шоссе, бегущее среди бесконечных виноградников.– А кто победит в Корее? – спросил Бруно.– Когда идет война, никто никогда не побеждает, – ответил шофер. Его звали Дон Тейлор, фамилия у него была американская, но лицо и имя чистокровного мексиканца.– Но ведь наши сильнее, – сказал Бруно, ища поддержки. Ему было семь лет, он был любознательным мальчиком, его одолевало множество сомнений, но если он в чем-то и был уверен, так это в непобедимости Америки.– Чтобы выиграть войну, одной силы мало, – возразил шофер.Большой серебристо-голубой «Кадиллак» пересек шоссейную дорогу, разделявшую надвое бескрайний виноградник, и выехал на подъездную площадку. Дон Тейлор плавно повернул, и машина бесшумно остановилась сбоку от трехэтажной виллы в Нейпа-Вэлли, прямо возле въезда в гараж.– Спасибо, Дон, – сказал Бруно, сидевший рядом с водителем.– До завтра, – попрощался тот.Пока мальчик бежал к центральному входу красивой, построенной в прошлом веке виллы, двери одного из боксов бесшумно открылись, приведенные в действие автоматическим устройством, что позволило Дону загнать машину внутрь. Шофер вышел из «Кадиллака», вынул из шкафчика красную губку и принялся прилежно очищать корпус от пыли. Он взглянул на часы: была половина восьмого вечера. Его жена Хуанита и дети, конечно, заждались его.Он уже мысленно слышал ее ворчание: «Хоть в воскресенье эти cabrones Скоты ( исп. ).
могли бы не задерживать тебя дольше положенного». Ей было около тридцати, и она была хороша броской, грубоватой красотой.В глубине души разделяя суждения своей жены и не оправдывая «этих cabrones», Дон все же пытался быть справедливым. Нельзя было отрицать, что мистер Филип Брайан и его жена Аннализа были людьми весьма щедрыми.Хуанита их терпеть не могла: ведь с тех самых пор, как Дон поступил к ним на службу, воскресные дни, проведенные ею с мужем, можно было пересчитать по пальцам одной руки. В отличие от нее, Дон не забывал и о положительных сторонах своей службы: высоком жалованье, чаевых и солидных подарках, не говоря уж о дружбе с маленьким Бруно, к которому мексиканец-шофер питал особую нежность.– Бедный мальчик, – говорил он жене, – один бог знает, как он вырастет в этом сумасшедшем доме.Хуанита немного смягчалась.– Это верно, – говорила она, – el nio es muy bonito Сынок очень славный ( исп. ).
, но они… они настоящие cabrones.В ее устах это было тягчайшим оскорблением.Хотя Дон не смог провести это воскресенье с женой и детьми, он все же провел его не без приятности с сынишкой Брайанов, которого с гордостью считал почти частью своей собственной семьи.Бруно обожал лошадей и в сезон скачек не пропускал ни одной. Последняя состоялась в Сан-Матео, неподалеку от Бэй-Медоуз, и мальчик поехал туда полюбоваться своими любимцами и посмотреть, как они побеждают.– Я хочу стать жокеем, когда вырасту, – говорил он Дону. – Что скажешь?– По-моему, отличная мысль, – соглашался Дон. – Лошади тебе нравятся. Только учти, чтобы стать жокеем, нужно быть тощим коротышкой. Тебе только-только исполнилось семь, а на вид уже не меньше девяти.– Но я не толстый! И каждый день по часу стою с грузом на голове, чтобы не вырасти, – возражал мальчик.– Такой смелый опыт может принести плоды, – усмехался Дон, чтобы его ублажить, зная, как мало счастливых минут выпадает на долю бедного мальчика.Бруно приходилось соблюдать бесчисленное множество правил и запретов, на этом неумолимо настаивал мистер Брайан. Аннализа порой пыталась вступиться за сына.– Бруно, – говорила она Филу, – еще совсем ребенок. Ты не должен быть так строг с ним.– Он строптивый и твердолобый сицилиец, – отвечал отец. – Пусть научится понимать, что он американец. Он живет в Америке, здесь его будущее. Пусть прежде всего научится быть американцем.Дон Тейлор был свидетелем досадных супружеских стычек, когда Брайаны вместе выезжали на приемы. Еще больше, чем жестокость хозяина, его поражала глубокая печаль хозяйки. Она с каждым днем казалась все более бледной и исхудавшей, в ее огромных глазах застыло одиночество.«Не пойму я этих богачей, – говорил он себе. – Купаются в золоте и при этом ухитряются сделать несчастными и себя, и своих детей».Тут он вспоминал о Хуаните, о счастливых минутах, проведенных вместе, о своих детях, обо всей семье, собиравшейся вместе за столом, и с гордостью ощущал, что этой радости никто у него не отнимет.Он работал шофером у многих богатых хозяев: они словно были отштампованы на одном станке. Золотой штат, с его благодатным климатом, напоминавшим рай земной, был перенаселен несчастливыми женами, которые либо устраивали скандалы, либо смирялись и заводили любовников, и спесивыми, надутыми мужьями, готовыми, чуть что, лезть в драку или искать утешения в бутылке. И те, и другие часто кончали тем, что пускали себе пулю в лоб или становились постоянными пациентами психоаналитиков.– В Калифорнии самые популярные виды спорта, – как-то раз довелось услышать Дону, – это развод и психоанализ.Солнце садилось, затянув полнеба роскошным алым занавесом и бросая отсветы на бескрайние, уходящие за горизонт виноградники.«До чего же красиво», – подумал Дон. Из дверей пристройки, где жили слуги, вышли трое его детей и побежали ему навстречу.«Мне повезло в жизни», – сказал он себе, обнимая всех троих разом.Хуанита улыбнулась и помахала ему из окна гостиной. Она была на удивление спокойна и, казалось, понимала, что у него на душе.Бруно у себя в комнате тщательно переодевался, чтобы предстать за столом, не вызывая нареканий у отца. Мальчик терпеть не мог, когда ему говорили, что он ведет себя хуже, чем сицилийский крестьянин.Застегивая белую рубашку, он спохватился, что не успел вымыть руки, внимательно оглядел их и решил, что не такие уж они грязные и идти еще раз в ванную не стоит. Он и без того опаздывал и понадеялся, что отец ничего не заметит.Бруно спустился на первый этаж и вошел в гостиную, обставленную темной мебелью в стиле «старая Америка». На стенах, как в картинной галерее, были вывешены парадные портреты Брайанов: от сурового Джеймса Брайана, который высадился на Восточном побережье в XVIII веке, совершив трудное и опасное плавание через Атлантику, до Кэт и Филипа Джеймса-старшего, бабки и деда Бруно с отцовской стороны, погибших год назад в авиакатастрофе. Бруно знал, что когда-нибудь мрачная галерея пополнится новыми портретами: его матери, его отца и его собственным. Интересно, какое у него будет лицо, когда он станет таким старым, что писанную с него картину можно будет вывешивать среди портретов предков?Итальянский мастер-портретист уже запечатлел прекрасный образ Аннализы и угрюмое лицо Филипа. Портреты висели в комнате Бруно, и мальчик часто и подолгу рассматривал лицо матери, которую художник изобразил в бледно-голубом вечернем платье, усеянном крошечными, тоже голубыми, прозрачными розочками. Лицо Аннализы было окутано, словно вуалью, налетом глубокой печали, и маленькому Бруно казалось, что, сумей он каким-то образом откинуть эту вуаль, под ней просияет счастливая улыбка. Но стереть налет грусти с лица матери ему никак не удавалось, и эта неспособность тяжелым камнем лежала у него на душе.Бруно обожал Аннализу и, когда ему доводилось видеть ее особенно подавленной, садился рядом, брал ее руку в свои и начинал целовать.– В тебе вся моя жизнь, Бруно, – говорила она, прижимая его к себе. Мальчик понимал, что она говорит правду, и любил ее за это еще сильнее. Исступленное, доходящее до болезненности чувство иногда разрешалось слезами.Бруно вошел в гостиную, где Филип, Аннализа и Джордж, младший брат Филипа, пили аперитив. Аперитивом служил «Траминер», прекрасное белое вино, продукт виноградников семьи Брайан.Мальчик поклонился взрослым, внимательно следя за тем, чтобы держать руки по швам.– Добрый вечер, папа, – сказал он. – Добрый вечер, мама. Добрый вечер, дядя Джордж.Все они улыбнулись ему в ответ.– Тебе понравилось на бегах? – спросила Аннализа.– Очень понравилось, мама, спасибо.Уолтер, молодой, светловолосый, длинноногий официант с зорким взглядом и крючковатым птичьим носом проворно подал ему на серебряном подносе стакан апельсинового сока.Бруно занял место на диване между родителями.– Ты вымыл руки? – спросил отец.– Да, папа, – соврал он с готовностью человека, живущего под постоянным дознанием, надеясь не покраснеть от сказанной неправды и моля всевышнего избавить его от придирчивой отцовской проверки. Насаждаемые в семье строгие правила поведения тяготили его.– Пей свой сок, сынок.Это прозвучало как приказ.– Да, папа, – послушно отозвался Бруно, мысленно радуясь, что ложь сошла ему с рук.В атмосфере чувствовалось напряжение. Оно всегда чувствовалось, когда родители бывали вместе. Волны враждебности распространялись в воздухе, и от этого мальчику становилось не по себе. Вот и сейчас он с чуткостью ребенка улавливал витавшее вокруг недовольство, особенно сильно ощутимое на фоне внешнего спокойствия и порядка в окружающей обстановке. Ничего не значащие или наполненные скрытым смыслом слова отмеряли мучительный ход времени, и бедному Бруно стоило немалых усилий смирно сидеть на месте, дожидаясь окончания чинного ритуала, предшествующего ужину. Зато потом, после ужина, он наконец-то сможет пойти в конюшню навестить Бабетту, своего рыжего пони, и поговорить с конюхом. Завтра понедельник, значит, отец уедет к себе в контору во Фриско, а они с мамой будут жить, как всегда, на вилле в Сосалито, ну а дядя Джордж останется в Нейпа-Вэлли и будет заниматься виноделием.Виноградники Брайанов были самыми обширными и значительными в Калифорнии, вино из Нейпа-Вэлли продавалось по всем штатам и высоко ценилось за границей. За последние годы производство еще больше расширилось, а качество заметно улучшилось. «Пино», «Каберне» и «Сильванер» фирмы Брайан пользовались большим спросом. «Кьянти» тоже было недурным, хотя Джордж был не совсем доволен. Эталоном для него служило «Кьянти» Бадиа Колтибуоно с легким фиалковым ароматом и неуловимо изысканным вкусом, которого ему пока так и не удалось достичь. Джордж утешал себя мыслью о том, что традиция выращивания виноградной лозы в поместьях Колтибуоно восходит к 1037 году. Их вино было знаменитым еще в 1476 году, то есть до открытия Америки, когда один из друзей рекомендовал его Лоренцо Великолепному Лоренцо Медичи, прозванный Великолепным (1449–1492), – верховный правитель Флоренции, поэт и покровитель искусств.
в качестве «красного, намного превосходящего по вкусу «Валломброзу».Джордж Брайан был истинным калифорнийцем: высокий, атлетически сложенный, голубоглазый, со светло-каштановыми волосами и открытым, простодушным выражением на лице, всегда освещенном улыбкой. Калифорнийское солнце и жизнь на открытом воздухе обеспечивали ему вечный загар. Он был умным и дальновидным управляющим, но в душе считал себя поэтом виноделия. О вине он мог говорить часами, рассказывал множество историй и легенд.Джордж практически в одиночку занимался делами винного завода, приносившего ежегодную прибыль в несколько миллионов долларов, но ставшего для семьи Брайан делом второстепенным. В годы «сухого закона» Брайаны забросили свои виноградники и сделали несколько робких пробных шагов в гостиничном бизнесе.Филип Джеймс Брайан, отец Филипа и Джорджа, приобрел два отеля в Сан-Хосе, к югу от Сан-Франциско. С отменой «сухого закона» винодельческое производство возобновилось в полном объеме и даже обрело второе дыхание, но тем временем гостиничный бизнес оказался весьма прибыльным, а еще большую выгоду принесли немалые вложения, сделанные Брайанами в бурно развивающуюся аэрокосмическую промышленность.Управление новыми отраслями Филип-старший доверил сыну, вернувшемуся из Европы с репутацией военного стратега, звездой героя, сицилийской женой и наследником престола. Продолжать традиционное семейное дело Брайанов – выращивание винограда – выпало на долю Джорджа, глубоко связанного корнями с благодатной землей Золотого штата.Каждую неделю на выходные вся семья встречалась в старом доме в Нейпа-Вэлли. В здешней конюшне у Бруно был пони, а у Аннализы прекрасный чистокровный арабский скакун, подаренный ей Филипом. Жозетт осталась стареть в конюшнях Пьяцца-Армерины вместе с Морелло, черным гунтером Кало.Все старательно поддерживали разговор, каждый при этом следовал своим собственным тайным мыслям.– Я считаю, пора подумать об установке нового оборудования, – озабоченно говорил Филип.– Это уже предусмотрено, – отвечал Джордж. Он знал, что брат давно утерял связь с землей, на которой родился и вырос. Вот и сейчас он говорил таким тоном, словно перед ним был клерк из большого нью-йоркского банка.– Тебе бы следовало поехать со мной в Вашингтон, – снисходительно посоветовал Филип. – Я хотел бы видеть тебя одним из членов сенатской комиссии по сельскому хозяйству.– Одного представителя по связям с общественностью на семью вполне достаточно, я полагаю, – Джордж решил обратить все в шутку. – Да и дело это не по мне. Предпочитаю обдумать предложение о покупке фруктовых садов Джонсонов.– Я таких не знаю, – заметил Филип.Они бывали у Джонсонов десятки раз, когда были детьми, а теперь Филип отзывался о них так, словно никогда в глаза их не видел.– Эти фруктовые сады граничат с нашими владениями, – терпеливо разъяснил Джордж. – У меня есть план увеличения производства фруктовых соков.– Вот то-то и оно, – пренебрежительно бросил Филип. – Охота же тебе копаться в земле до скончания века.Он пригубил белый «Траминер» и с отвращением отодвинул от себя бокал: вино показалось ему неприятно теплым. Впрочем, температура вина была лишь предлогом, на самом деле ему просто хотелось выпить чего-нибудь покрепче. Кивком Филип дал знать официанту в белом смокинге, что ему требуется: добрая порция виски со льдом.Опять потянулся томительный деловой разговор, нестерпимо скучный для Аннализы и Бруно.– Прошу меня простить, Фил, – вмешалась Аннализа, – но неужели и в воскресный вечер так необходимо говорить о делах? Бруно умирает от скуки.Филип возмутился и бросил на нее убийственный взгляд своих серо-стальных глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
, – примирительно сказала Аннализа.– Vous croyez? Вы полагаете? ( фр. ).
– произнесла принцесса. И вновь принялась смотреть показ мод.Глядя на подругу, так спокойно и непринужденно беседующую с ее королевским высочеством, словно они были закадычными подругами, Клаудиа Бранкати восхитилась умением Аннализы превращать исключительное в обыденное. Она не смела вмешаться в разговор, боясь, что начнет запинаться. Графиня Виоланте, сморенная усталостью, пользуясь привилегиями своего почтенного возраста и удобством мягкого кресла, стоявшего чуть поодаль от остальных, время от времени закрывала глаза в старческой полудреме.Вошел официант, толкая перед собой стеклянный столик на колесиках. На нем стояло серебряное ведерко со льдом, из которого торчало горлышко бутылки «Вдовы Клико». Склонность принцессы к шампанскому была известна всем.Сама синьора Вентура, хозяйка салона, разлила вино по бокалам.Отпив глоток, Мария-Жозе вновь обратилась к Аннализе:– Я слыхала, что ваш муж в Калифорнии тоже производит превосходное вино, – сказала она, вызвав изумление у молодой женщины.– Так говорят, – ответила Аннализа. – Я сама еще не была в Соединенных Штатах.– Полагаю, вы очень скоро туда отправитесь, – тон ее голоса заставил графиню Виоланте проснуться, и она широко раскрыла свои жемчужно-серые глаза.– Это вопрос нескольких недель, – подтвердила Аннализа, не выказывая особого энтузиазма по поводу предстоящего отъезда.– В таком случае передайте от меня привет мистеру Филипу Джеймсу Брайану-старшему, – любезно произнесла принцесса. – Он настоящий авторитет в своем деле. Поблагодарите его за вино, которое он столь любезно мне присылал, – это была явно прощальная реплика.Аннализа поднялась с легким поклоном, Клаудиа весьма неловко последовала ее примеру.– Adi mes amies Прощайте, друзья ( фр. ).
, – распрощалась принцесса и вновь повернулась к подиуму.Удаляясь вместе с графиней Виоланте, Аннализа обернулась, чтобы взглянуть на нее в последний раз. Насыщенный красный цвет рубинов потускнел в голубоватом облаке сигаретного дыма. Принцесса была так бледна, так беззащитна, так печальна, так одинока, что у Аннализы защемило сердце от жалости к ней. ВИНОГРАДНИКИ НЕЙПА-ВЭЛЛИ Приемник в машине закончил трансляцию музыки и после рекламной паузы голосом диктора принялся рассказывать о коммунистическом Китае.– Тебе интересно? – спросил шофер, не отводя глаз от дороги.– Ни капельки, – ответил Бруно. – Можешь выключить или найди другую программу.Человек за рулем усмехнулся и заглушил радио, нажав кнопку. Он свернул с автострады на узкое шоссе, бегущее среди бесконечных виноградников.– А кто победит в Корее? – спросил Бруно.– Когда идет война, никто никогда не побеждает, – ответил шофер. Его звали Дон Тейлор, фамилия у него была американская, но лицо и имя чистокровного мексиканца.– Но ведь наши сильнее, – сказал Бруно, ища поддержки. Ему было семь лет, он был любознательным мальчиком, его одолевало множество сомнений, но если он в чем-то и был уверен, так это в непобедимости Америки.– Чтобы выиграть войну, одной силы мало, – возразил шофер.Большой серебристо-голубой «Кадиллак» пересек шоссейную дорогу, разделявшую надвое бескрайний виноградник, и выехал на подъездную площадку. Дон Тейлор плавно повернул, и машина бесшумно остановилась сбоку от трехэтажной виллы в Нейпа-Вэлли, прямо возле въезда в гараж.– Спасибо, Дон, – сказал Бруно, сидевший рядом с водителем.– До завтра, – попрощался тот.Пока мальчик бежал к центральному входу красивой, построенной в прошлом веке виллы, двери одного из боксов бесшумно открылись, приведенные в действие автоматическим устройством, что позволило Дону загнать машину внутрь. Шофер вышел из «Кадиллака», вынул из шкафчика красную губку и принялся прилежно очищать корпус от пыли. Он взглянул на часы: была половина восьмого вечера. Его жена Хуанита и дети, конечно, заждались его.Он уже мысленно слышал ее ворчание: «Хоть в воскресенье эти cabrones Скоты ( исп. ).
могли бы не задерживать тебя дольше положенного». Ей было около тридцати, и она была хороша броской, грубоватой красотой.В глубине души разделяя суждения своей жены и не оправдывая «этих cabrones», Дон все же пытался быть справедливым. Нельзя было отрицать, что мистер Филип Брайан и его жена Аннализа были людьми весьма щедрыми.Хуанита их терпеть не могла: ведь с тех самых пор, как Дон поступил к ним на службу, воскресные дни, проведенные ею с мужем, можно было пересчитать по пальцам одной руки. В отличие от нее, Дон не забывал и о положительных сторонах своей службы: высоком жалованье, чаевых и солидных подарках, не говоря уж о дружбе с маленьким Бруно, к которому мексиканец-шофер питал особую нежность.– Бедный мальчик, – говорил он жене, – один бог знает, как он вырастет в этом сумасшедшем доме.Хуанита немного смягчалась.– Это верно, – говорила она, – el nio es muy bonito Сынок очень славный ( исп. ).
, но они… они настоящие cabrones.В ее устах это было тягчайшим оскорблением.Хотя Дон не смог провести это воскресенье с женой и детьми, он все же провел его не без приятности с сынишкой Брайанов, которого с гордостью считал почти частью своей собственной семьи.Бруно обожал лошадей и в сезон скачек не пропускал ни одной. Последняя состоялась в Сан-Матео, неподалеку от Бэй-Медоуз, и мальчик поехал туда полюбоваться своими любимцами и посмотреть, как они побеждают.– Я хочу стать жокеем, когда вырасту, – говорил он Дону. – Что скажешь?– По-моему, отличная мысль, – соглашался Дон. – Лошади тебе нравятся. Только учти, чтобы стать жокеем, нужно быть тощим коротышкой. Тебе только-только исполнилось семь, а на вид уже не меньше девяти.– Но я не толстый! И каждый день по часу стою с грузом на голове, чтобы не вырасти, – возражал мальчик.– Такой смелый опыт может принести плоды, – усмехался Дон, чтобы его ублажить, зная, как мало счастливых минут выпадает на долю бедного мальчика.Бруно приходилось соблюдать бесчисленное множество правил и запретов, на этом неумолимо настаивал мистер Брайан. Аннализа порой пыталась вступиться за сына.– Бруно, – говорила она Филу, – еще совсем ребенок. Ты не должен быть так строг с ним.– Он строптивый и твердолобый сицилиец, – отвечал отец. – Пусть научится понимать, что он американец. Он живет в Америке, здесь его будущее. Пусть прежде всего научится быть американцем.Дон Тейлор был свидетелем досадных супружеских стычек, когда Брайаны вместе выезжали на приемы. Еще больше, чем жестокость хозяина, его поражала глубокая печаль хозяйки. Она с каждым днем казалась все более бледной и исхудавшей, в ее огромных глазах застыло одиночество.«Не пойму я этих богачей, – говорил он себе. – Купаются в золоте и при этом ухитряются сделать несчастными и себя, и своих детей».Тут он вспоминал о Хуаните, о счастливых минутах, проведенных вместе, о своих детях, обо всей семье, собиравшейся вместе за столом, и с гордостью ощущал, что этой радости никто у него не отнимет.Он работал шофером у многих богатых хозяев: они словно были отштампованы на одном станке. Золотой штат, с его благодатным климатом, напоминавшим рай земной, был перенаселен несчастливыми женами, которые либо устраивали скандалы, либо смирялись и заводили любовников, и спесивыми, надутыми мужьями, готовыми, чуть что, лезть в драку или искать утешения в бутылке. И те, и другие часто кончали тем, что пускали себе пулю в лоб или становились постоянными пациентами психоаналитиков.– В Калифорнии самые популярные виды спорта, – как-то раз довелось услышать Дону, – это развод и психоанализ.Солнце садилось, затянув полнеба роскошным алым занавесом и бросая отсветы на бескрайние, уходящие за горизонт виноградники.«До чего же красиво», – подумал Дон. Из дверей пристройки, где жили слуги, вышли трое его детей и побежали ему навстречу.«Мне повезло в жизни», – сказал он себе, обнимая всех троих разом.Хуанита улыбнулась и помахала ему из окна гостиной. Она была на удивление спокойна и, казалось, понимала, что у него на душе.Бруно у себя в комнате тщательно переодевался, чтобы предстать за столом, не вызывая нареканий у отца. Мальчик терпеть не мог, когда ему говорили, что он ведет себя хуже, чем сицилийский крестьянин.Застегивая белую рубашку, он спохватился, что не успел вымыть руки, внимательно оглядел их и решил, что не такие уж они грязные и идти еще раз в ванную не стоит. Он и без того опаздывал и понадеялся, что отец ничего не заметит.Бруно спустился на первый этаж и вошел в гостиную, обставленную темной мебелью в стиле «старая Америка». На стенах, как в картинной галерее, были вывешены парадные портреты Брайанов: от сурового Джеймса Брайана, который высадился на Восточном побережье в XVIII веке, совершив трудное и опасное плавание через Атлантику, до Кэт и Филипа Джеймса-старшего, бабки и деда Бруно с отцовской стороны, погибших год назад в авиакатастрофе. Бруно знал, что когда-нибудь мрачная галерея пополнится новыми портретами: его матери, его отца и его собственным. Интересно, какое у него будет лицо, когда он станет таким старым, что писанную с него картину можно будет вывешивать среди портретов предков?Итальянский мастер-портретист уже запечатлел прекрасный образ Аннализы и угрюмое лицо Филипа. Портреты висели в комнате Бруно, и мальчик часто и подолгу рассматривал лицо матери, которую художник изобразил в бледно-голубом вечернем платье, усеянном крошечными, тоже голубыми, прозрачными розочками. Лицо Аннализы было окутано, словно вуалью, налетом глубокой печали, и маленькому Бруно казалось, что, сумей он каким-то образом откинуть эту вуаль, под ней просияет счастливая улыбка. Но стереть налет грусти с лица матери ему никак не удавалось, и эта неспособность тяжелым камнем лежала у него на душе.Бруно обожал Аннализу и, когда ему доводилось видеть ее особенно подавленной, садился рядом, брал ее руку в свои и начинал целовать.– В тебе вся моя жизнь, Бруно, – говорила она, прижимая его к себе. Мальчик понимал, что она говорит правду, и любил ее за это еще сильнее. Исступленное, доходящее до болезненности чувство иногда разрешалось слезами.Бруно вошел в гостиную, где Филип, Аннализа и Джордж, младший брат Филипа, пили аперитив. Аперитивом служил «Траминер», прекрасное белое вино, продукт виноградников семьи Брайан.Мальчик поклонился взрослым, внимательно следя за тем, чтобы держать руки по швам.– Добрый вечер, папа, – сказал он. – Добрый вечер, мама. Добрый вечер, дядя Джордж.Все они улыбнулись ему в ответ.– Тебе понравилось на бегах? – спросила Аннализа.– Очень понравилось, мама, спасибо.Уолтер, молодой, светловолосый, длинноногий официант с зорким взглядом и крючковатым птичьим носом проворно подал ему на серебряном подносе стакан апельсинового сока.Бруно занял место на диване между родителями.– Ты вымыл руки? – спросил отец.– Да, папа, – соврал он с готовностью человека, живущего под постоянным дознанием, надеясь не покраснеть от сказанной неправды и моля всевышнего избавить его от придирчивой отцовской проверки. Насаждаемые в семье строгие правила поведения тяготили его.– Пей свой сок, сынок.Это прозвучало как приказ.– Да, папа, – послушно отозвался Бруно, мысленно радуясь, что ложь сошла ему с рук.В атмосфере чувствовалось напряжение. Оно всегда чувствовалось, когда родители бывали вместе. Волны враждебности распространялись в воздухе, и от этого мальчику становилось не по себе. Вот и сейчас он с чуткостью ребенка улавливал витавшее вокруг недовольство, особенно сильно ощутимое на фоне внешнего спокойствия и порядка в окружающей обстановке. Ничего не значащие или наполненные скрытым смыслом слова отмеряли мучительный ход времени, и бедному Бруно стоило немалых усилий смирно сидеть на месте, дожидаясь окончания чинного ритуала, предшествующего ужину. Зато потом, после ужина, он наконец-то сможет пойти в конюшню навестить Бабетту, своего рыжего пони, и поговорить с конюхом. Завтра понедельник, значит, отец уедет к себе в контору во Фриско, а они с мамой будут жить, как всегда, на вилле в Сосалито, ну а дядя Джордж останется в Нейпа-Вэлли и будет заниматься виноделием.Виноградники Брайанов были самыми обширными и значительными в Калифорнии, вино из Нейпа-Вэлли продавалось по всем штатам и высоко ценилось за границей. За последние годы производство еще больше расширилось, а качество заметно улучшилось. «Пино», «Каберне» и «Сильванер» фирмы Брайан пользовались большим спросом. «Кьянти» тоже было недурным, хотя Джордж был не совсем доволен. Эталоном для него служило «Кьянти» Бадиа Колтибуоно с легким фиалковым ароматом и неуловимо изысканным вкусом, которого ему пока так и не удалось достичь. Джордж утешал себя мыслью о том, что традиция выращивания виноградной лозы в поместьях Колтибуоно восходит к 1037 году. Их вино было знаменитым еще в 1476 году, то есть до открытия Америки, когда один из друзей рекомендовал его Лоренцо Великолепному Лоренцо Медичи, прозванный Великолепным (1449–1492), – верховный правитель Флоренции, поэт и покровитель искусств.
в качестве «красного, намного превосходящего по вкусу «Валломброзу».Джордж Брайан был истинным калифорнийцем: высокий, атлетически сложенный, голубоглазый, со светло-каштановыми волосами и открытым, простодушным выражением на лице, всегда освещенном улыбкой. Калифорнийское солнце и жизнь на открытом воздухе обеспечивали ему вечный загар. Он был умным и дальновидным управляющим, но в душе считал себя поэтом виноделия. О вине он мог говорить часами, рассказывал множество историй и легенд.Джордж практически в одиночку занимался делами винного завода, приносившего ежегодную прибыль в несколько миллионов долларов, но ставшего для семьи Брайан делом второстепенным. В годы «сухого закона» Брайаны забросили свои виноградники и сделали несколько робких пробных шагов в гостиничном бизнесе.Филип Джеймс Брайан, отец Филипа и Джорджа, приобрел два отеля в Сан-Хосе, к югу от Сан-Франциско. С отменой «сухого закона» винодельческое производство возобновилось в полном объеме и даже обрело второе дыхание, но тем временем гостиничный бизнес оказался весьма прибыльным, а еще большую выгоду принесли немалые вложения, сделанные Брайанами в бурно развивающуюся аэрокосмическую промышленность.Управление новыми отраслями Филип-старший доверил сыну, вернувшемуся из Европы с репутацией военного стратега, звездой героя, сицилийской женой и наследником престола. Продолжать традиционное семейное дело Брайанов – выращивание винограда – выпало на долю Джорджа, глубоко связанного корнями с благодатной землей Золотого штата.Каждую неделю на выходные вся семья встречалась в старом доме в Нейпа-Вэлли. В здешней конюшне у Бруно был пони, а у Аннализы прекрасный чистокровный арабский скакун, подаренный ей Филипом. Жозетт осталась стареть в конюшнях Пьяцца-Армерины вместе с Морелло, черным гунтером Кало.Все старательно поддерживали разговор, каждый при этом следовал своим собственным тайным мыслям.– Я считаю, пора подумать об установке нового оборудования, – озабоченно говорил Филип.– Это уже предусмотрено, – отвечал Джордж. Он знал, что брат давно утерял связь с землей, на которой родился и вырос. Вот и сейчас он говорил таким тоном, словно перед ним был клерк из большого нью-йоркского банка.– Тебе бы следовало поехать со мной в Вашингтон, – снисходительно посоветовал Филип. – Я хотел бы видеть тебя одним из членов сенатской комиссии по сельскому хозяйству.– Одного представителя по связям с общественностью на семью вполне достаточно, я полагаю, – Джордж решил обратить все в шутку. – Да и дело это не по мне. Предпочитаю обдумать предложение о покупке фруктовых садов Джонсонов.– Я таких не знаю, – заметил Филип.Они бывали у Джонсонов десятки раз, когда были детьми, а теперь Филип отзывался о них так, словно никогда в глаза их не видел.– Эти фруктовые сады граничат с нашими владениями, – терпеливо разъяснил Джордж. – У меня есть план увеличения производства фруктовых соков.– Вот то-то и оно, – пренебрежительно бросил Филип. – Охота же тебе копаться в земле до скончания века.Он пригубил белый «Траминер» и с отвращением отодвинул от себя бокал: вино показалось ему неприятно теплым. Впрочем, температура вина была лишь предлогом, на самом деле ему просто хотелось выпить чего-нибудь покрепче. Кивком Филип дал знать официанту в белом смокинге, что ему требуется: добрая порция виски со льдом.Опять потянулся томительный деловой разговор, нестерпимо скучный для Аннализы и Бруно.– Прошу меня простить, Фил, – вмешалась Аннализа, – но неужели и в воскресный вечер так необходимо говорить о делах? Бруно умирает от скуки.Филип возмутился и бросил на нее убийственный взгляд своих серо-стальных глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52