– Но тебе придется поторчать еще немного на палубе.Когда они вышли за волнорез, удары ветра стали сильнее. «Мэри Энн» так кренилась, что с подветренной стороны палубу заливало водой, словно судно шло под полными парусами. Форштевень вздымал фонтаны брызг; шхуна то вставала на дыбы, то с головокружительной быстротой падала вниз, врезалась в волны, пытавшиеся отбросить ее назад.– Хай-и-и-и-и! – закричал Херб во всю глотку. – Мы еще покажем, на что мы способны, старуха моя!– Она выдержит? – спросил ошарашенный Джон, когда судно врезалось в очередную волну с силой грузовика, наскочившего на кирпичную стену.– Она рождена для этого, малыш! – сказал Херб. – Настоящая посудина выдержит все, для чего предназначена.Деревянная обшивка вздрагивала и трещала, но «Мэри Энн» твердо держала курс, и, проверив насосы, течи Херб не обнаружил.В непрерывной борьбе с северным ветром путь до острова занял почти два часа; наконец они вошли в бухту, и на них опустилась долгожданная тишина, внезапно нарушенная собакой Тодда Хаспера. Очередной Сатана оказался огромным черным зверюгой, напоминавшим пантеру. Когда шхуна стала приближаться к берегу, пес выбежал на причал и начал метаться из стороны в сторону с бешеным лаем. Херб Эндрюс попытался направить на него прожектор.– Что будем делать? – спросил он. – Здесь мне тебя не высадить.– Не знаю, – неожиданно смутившись, сказал Джон. Почему собака не на привязи, если Барт на острове? Джона охватил страх, что отец и вправду умер, что его вранье об отце, придуманное для Колфилда, может оказаться правдой. Однако, выяснить это, не рискуя попасть в зубы собаки, готовой любого разорвать на куски, казалось невозможным.– У меня внизу есть дробовик, – сказал Херб, сделав пару кругов вблизи причала, пока собака продолжала неистовствовать на берегу. – Почему бы тебе не снести этой твари башку?– Подождите, – сказал Джон. Он увидел, как кто-то спускается к берегу по тропинке с фонарем в руках. Когда огонек достиг причала, Херб Эндрюс направил туда прожектор. Луч осветил Тодда Хаспера, одетого в драное пальто. Его лицо с крючковатым носом, изрезанное морщинами, перекосилось от злобы. Старик в упор уставился на прожектор, не проронив ни слова.– Это я, Джон Хантер! – крикнул Джон. – Собаку привяжите!Казалось, старик не слышит. Эндрюс, чтобы уменьшить шум, вырубил двигатель и протянул Джону рупор.– Это я, Джон Хантер! – что было мочи снова прокричал Джон. – Привяжите собаку!Не говоря ни слова, старик повернулся и побрел вверх по тропинке, оставив собаку метаться по причалу.– Послушайте! – обозлившись, крикнул Джон. – Если вы не уберете собаку, я ее пристрелю!Хаспер замедлил шаг. Джон повернулся к Хербу:– Дайте, пожалуйста, ваше ружье.Херб скрылся под палубой и вскоре появился вновь, держа в руках двухстволку.– Заряжено, – сказал он. – Позволь, я сам. У меня давно уже руки чешутся.– Сделайте сначала предупредительный выстрел, – сказал Джон.Херб выстрелил в воду. Услышав выстрел, Хаспер выбежал на конец причала, и раздался его голос, перекрывший собачий лай:– Нет! Нет!– Тогда привяжите его, – мрачно сказал Джон. Хаспер пристегнул к ошейнику животного цепь и встал, широко расставив ноги. Когда шхуна причаливала, казалось, собака взбесилась, и, чтобы удерживать ее, Хасперу потребовалось напрячь все свои силы. Херб Эндрюс протянул Джону ружье.– На-ка, – сказал он. – Лучше прихвати ружье с собой. Этот сумасшедший идиот может отпустить пса.С ружьем под мышкой Джон стал спускаться на берег.– Подожди! – окликнул его Херб. – Фонарь тоже возьми. На причале полно дыр.Взяв фонарь в одну руку, а ружье в другую, Джон ступил на причал. В луче прожектора Херб продолжал держать Хаспера и обезумевшую собаку.– Папа здесь? – прокричал Хасперу Джон, но либо старик не хотел отвечать, либо не смог его расслышать из-за шума, производимого зверем.Джон с отвращением повернулся и пошел к берегу, выбирая себе дорогу среди дыр и прогнивших бревен. Добравшись до тропинки, он побежал. В ветвях деревьев над головой пронзительно свистел ветер.«Ничего странного, что не горит свет, – утешал он себя, подходя к гаражу сзади большого старого дома на холме. – Сейчас половина третьего ночи, и, конечно же, свет погашен». Однако кое-что показалось странным. Повсюду на грязной земле у входной двери гаражного помещения виднелись только следы собачьих лап и никаких больше. Еще сильнее, чем раньше, Джона охватило дурное предчувствие, что отец болен, если не умер вообще.«Нет, – решил он, – этого не может быть. Если бы он заболел, Тодд Хаспер позаботился бы о нем, а в случае смерти меня бы поставили в известность.Почему в грязи нет следов Хаспера?»«Может, здесь никого нет, – подумал Джон. – А может, папа заболел и перебрался к Хасперу».Обуреваемый страхом, Джон поднялся по ступеням темного крыльца, чуть не поскользнувшись на собачьем дерьме, и заколошматил в дверь. Ответа не последовало. Он ясно представил себе, как в доме лежит мертвый человек, возможно, мертвый уже несколько недель. Прислонив ружье к стене дома и поставив фонарь на крыльцо, он закричал во всю силу своих легких:– Пап! Пап! Впусти меня! – и обрушил на дверь град ударов, так колошматя по дереву кулаками, что содрогалось все здание.– Да? – вдруг послышался изнутри слабый голос Барта. – Да? Да? Кто там?– Это я! Твой сын! Это Джон!Дверь открылась, и в ней со свечей в дрожащей руке появился Барт, одетый в запачканную и мятую офицерскую форму лейтенанта. Он не брился уже несколько недель, и с его подбородка свисала жидкая восточного вида бородка.– Джон! – поразился он. – Джон! Что ты здесь делаешь?– Я приехал поговорить с тобой кое о чем, – сказал Джон.– Почему у тебя ружье?– Боюсь собаки.– С тобой все в порядке? Что-нибудь случилось?– Все нормально. Давай выпьем кофе и поговорим.– Хорошо, – сказал Барт и зажег масляный фонарь.– Что с электричеством? – спросил Джон.– Этот ублюдок Хаспер… Мы подрались. И он отключил наш дом.– Подрались?– Сволочь сумасшедшая, – продолжал Барт. – Он не хотел больше привязывать собаку даже несмотря на то, что псина порезала всех овец и ягнят, которых должна охранять. Я избавлюсь от него.Он зажег еще один фонарь.– Собака нападала на тебя?– Все одно – я теперь не выхожу из дома. Только летом.– Как же ты достаешь продукты?– В подвале целый склад. Попросил Эндрюса привезти. Я здесь на полном самообеспечении.Джон прошел на кухню сварить кофе. Вид отца в старой форме, с тощей бородой, шокировал его, и, когда он ставил кофе на плитку, рука его дрожала.– Похоже, ты замерз, – сказал Барт. – Не хочешь выпить что-нибудь?– Спасибо, нет.– Ну и правильно. Держись от этого подальше как можно дольше.Барт достал из серванта бутылку, налил себе полный бокал виски и немного отхлебнул. Его передернуло; он зажег сигарету.– Зачем ты приехал? – спросил он. Джон сел за кухонный стол напротив него.– Я полюбил одну девушку, отец, – сказал он. Барт издал короткий высокий смешок.– В твоем возрасте это неудивительно. И кто же она? Юная Джоргенсон?– Да.– Что ж, прими поздравления, – сказал Барт, и в его голосе Джон не услышал упрека. – Она очень милая.– Я хочу жениться на ней.– Прямо сейчас?– Сейчас, – сказал Джон.– Ты слишком молод. Это глупо. Жениться в восемнадцать лет! – Барт пристально посмотрел на него. – У тебя неприятности?– Нет. Вернее, да. Мы хотим пожениться, и мне нужна помощь.– О, нет, – тяжело вздохнул Барт. – Только не в этом возрасте!– У нас будет все в порядке, – ровным голосом продолжал Джон. – Мы поженимся и приедем сюда.– Боже мой! – простонал Барт.– Мне нужно занять денег. Потом я верну.– Боже милостивый! – в отчаянии проговорил Барт.– Может быть, я еще смогу попасть в университет, – сказал Джон. – Но пока что мы хотим приехать сюда.Трясущейся рукой Барт поднес к губам стакан.– Когда-то ты говорил, у тебя есть деньги, отложенные на мое обучение, – продолжал Джон. – Сейчас, чтобы пожениться и приехать сюда, мне нужно около трехсот долларов.Барт встал и начал расхаживать взад-вперед.– Вопрос не в деньгах, – сказал он.– А в чем?– Ты не видишь того, что вижу я, – ответил Барт, продолжая вышагивать и попивать виски. – Господи, вот сидишь ты, восемнадцатилетний парень, а вот я в свои сорок с лишним лет, и мы видим две совершенно разные вещи.– И что же ты видишь?– Прежде о том, что видишь ты. Ты видишь симпатичную девушку. Ты видишь, как прекрасна любовь. Ты не испытываешь никакого стыда, Джон, хотя сделал с милой юной девушкой страшную вещь. Все, что ты видишь, это любовь и симпатичная девушка, а этого недостаточно.– Думаю, я вижу больше, чем это, – сказал Джон.– Ты видишь свою ответственность, и в этом ты проявляешь себя с хорошей стороны, лучше, чем я. Но этого недостаточно.– Что же еще?– Скажу, что вижу я сам, – повышая голос, сказал Барт. – Я скажу тебе правду, Джон. Это больно, но лучше выложить все начистоту.– Какую правду?– Начнем с меня. Это касается тебя. Отец я никудышный, Джон, и хорошим отцом никогда не был. У меня целый набор недостатков, и ты уже достаточно взрослый, чтобы задуматься о них, потому что они сказываются и на тебе, потому что они составная часть моей плохой наследственности, равно как и твоей. Я сказал, что мы видим вещи по-разному. Я вижу вещи такими, какие они есть на самом деле.Он остановился и сделал еще глоток, уронив на пол несколько капель.– Какими же?– Сейчас скажу, Джон. Это трудно, но иногда приходится говорить правду. Я малость ненормальный, Джонни – все об этом знают. Это как в шутке, где один человек говорит: «Может быть, я сумасшедший, но я не дурак». Это обо мне.– А к нам-то какое это имеет отношение?– Я тебе объясню, – сказал Барт. – Давай смотреть правде в глаза.Он перестал расхаживать и, встав прямо перед Джоном, указал на его лицо пальцем.– Ты, Джонни, сын алкоголика. Ты внук самоубийцы, правда, это тщательно скрывается. Ты ведь не знал об этом, не так ли? У тебя действительно плохая наследственность; в восемнадцать лет ты зачал ребенка. Теперь ты видишь, что все это значит, Джонни? Никакой романтики. Одни проклятые низменные заботы; мы сидим в них по уши и не можем выбраться.– К нам это не имеет ни малейшего отношения…– Неужели? Я и Сильвия, твоя испорченная мать! Спит с наставником, будучи еще моложе, чем ты теперь. Тебе уже достаточно лет, чтобы ты все понял, Джонни. Хватит секретов. Кота выпустили из мешка– даже всех котов: страшных, шелудивых, грязных, воющих котов наследственности. Ты должен их видеть. Если остаться с ними в темноте, они убьют тебя!– Не вижу, как эту теорию можно применить ко мне, – механически произнес Джон. Он уже стоял, держась очень прямо, спиной к окну.– Ты – один из них, Джонни. Шелудивый кот, как и все мы. Я – алкоголик. Твоя мать и того хуже, а теперь и ты, Джонни, восемнадцатилетний мальчик с беременной девочкой. Теперь ты видишь то, что вижу я, Джонни? Этого вполне хватит, чтобы заплакать!– Молли не такая.– Все, что ты видишь, это милая девушка!– Моя Молли – она не такая!– Не будь сентиментальным! – закричал Барт. – Ты уже взрослый и должен смотреть фактам в лицо. Тебе предстоит не жениться, а лечиться.– Нет.– Я найму не священника, а психиатра!– Я женюсь.– Могу сказать, чем это кончится, если ты так поступишь. На свет появится еще один несчастный ребенок, еще один алкоголик и еще один соблазнитель девиц!– Нет!– Голова у меня работает, Джон, несмотря на выпивку, и я буду настаивать на разумном решении.– Каком?– Из денег, отложенных для тебя моей матерью, я выделю на аборт, – лицо Барта искривилось. – Аборт не такая уж плохая штука. Жаль, что матушка не прибегла к нему перед тем, как родить меня.– Молли! – воскликнул Джон.– Помогать тебе жениться я не стану!– Молли! – повторил Джон.– Должен же у тебя быть хоть какой-то разум! То, что ты испорчен, от этого никуда не денешься, но не обязательно при этом оставаться дураком! Если ты женишься, вы разведетесь еще до того, как тебе исполнится двадцать один год!– Молли! – сказал Джон. – Она…– Ты не лучше, чем твоя мать!– Молли, – сказал Джон, – она не такая, как ты говоришь. Может быть, я – да. Не знаю. Но моя Молли, она не уличная кошка. Не знаю. Ты говоришь, симпатичная девушка и все; нет, здесь не только это. Не только это! Это я тебе говорю, проклятый ублюдок, что б тебе провалиться вместе со своим великим умом! Говори, что хочешь, но здесь не только это!Джон повернулся и выбежал из дома. Глава 29 На улице Джон схватил ружье и фонарь, стоявшие на крыльце, и побежал назад к причалу. На полпути он в замешательстве остановился. Куда он? У него почти не осталось денег. Что он собирается делать дальше? Доехать на попутных к Молли, забрать ее из школы? Оставлять ее там одну он, конечно, не может. И куда они поедут? «Найду работу, – подумал он, – можно подрабатывать игрой на пианино, на худой конец грузчиком. Однако это потребует времени, а деньги нужны сейчас, чтобы им продержаться хотя бы несколько дней, пока они не поженятся». Деньги. Ему казалось– оттого, достанет он их или нет, зависит все. Может, что-нибудь продать? Он стоял в темноте, под пронизывающим насквозь ветром, и вдруг ему в голову пришла идея. Он снова помчался вверх на холм, но не к гаражу, а к старой гостинице. Его ум работал быстро и четко. Все окна и двери, конечно, заперты. Нет, на веранде есть застекленная дверь. Подбежав к ней, он увидел, что эта дверь закрыта от шторма тяжелым деревянным щитом, однако рядом находилось окно, не защищенное ставнями. Без колебаний он выбил стекло прикладом ружья и засунул руку внутрь, пытаясь сдвинуть шпингалет. Он настолько проржавел и затек старой краской, что никак не поддавался. Отступив в нетерпении на шаг, он схватил ружье за ствол и, действуя им, как дубинкой, выбил все стекла и проломил раму. Осторожно пробравшись внутрь, ступил на пол гостиной и поднял фонарь повыше. Слабо освещенное помещение старого дома предстало перед его глазами, словно пещера неизвестного чудовища. Пианино, на котором он играл еще мальчиком, покрывала рваная простыня. Внутри было холодно, и разбитое стекло на полу блестело, как лед. Действуя быстро и не обращая внимания на производимый им шум, Джон спустился в подвал. Внизу было влажно, впереди раздавался шорох лап убегающих крыс. Джон открыл дверь в кладовую и нашел там несколько старых чемоданов с облезшими следами ярких этикеток европейских курортов, где когда-то отдыхали его предки. Местами кожа покрылась зеленой плесенью, но некоторые чемоданы были вполне пригодны. Джон выбрал себе один, средних размеров, вернулся в гостиную и начал шарить по ящикам высокого старого вишневого комода. Он нашел кожаный футляр с шахматами слоновой кости, привезенными когда-то дедом из Индии, тщательно завернутые в газеты старинные французские часы. Сорвав с пианино простыню, он запеленал в нее часы вместе с их прозрачным куполом и уложил их вместе с шахматами в чемодан. Дальше он направился к буфету, где в тяжелом ящике тикового дерева хранилось бабушкино столовое серебро, подаренное ей на свадьбу. Сверху лежал кусок бархата с кармашками, покрытый плесенью, для хранения чайных ложек. Он набил чемодан настолько, чтобы справиться с ним, закрыл его и вытолкнул наружу через окно. Не удостоив гостиную прощальным взглядом, Джон последовал за чемоданом и, вылезая, слегка оцарапал кисть руки куском торчащего стекла. Неловко подхватив одной рукой ружье и фонарь, он взял тяжелый чемодан в другую руку и поспешил вниз к причалу. Вдалеке все еще рычала собака Хаспера; ветер усиливался.На конце причала он остановился, боясь споткнуться в темноте и провалиться сквозь прогнившее дерево. «Если я сломаю ногу или погибну, – подумал он, – Молли это не поможет». Он представил себе черную, как чернила, воду, бурлившую под ним. По небу неслись рваные низкие облака, скрывая луну и звезды. За пределами освещенного кружка, выхваченного из темноты фонарем, нельзя было разглядеть ничего, и самый конец причала оставался невидим среди набегавших волн. Джон поставил свою ношу и передохнул, прежде чем продолжить путь.– Эй, на палубе! – крикнул он, разглядев впереди смутные очертания шхуны.– Эй! – раздался в ответ голос Херба Эндрюса. – Что там у тебя?– Кое-что из моих вещей. Осторожно, они тяжелые!Джон помог Хербу отдать швартовые, и они вернулись в Харвеспорт. Остаток ночи он провел на шхуне. Утром умылся холодной водой из ведра, переоделся и сошел на берег с тяжелым чемоданом, чтобы успеть на автобус до Бостона.На площади Коллей-сквер он прошелся по магазинам, предлагая каждый раз только по одной вещи, чтобы избежать подозрений в воровстве. На этот раз он не злился, когда ему предлагали низкие цены. Собственно говоря, он вообще не испытывал никаких эмоций. Мир виделся сквозь дымку, как во сне, чувства казались умерщвленными. Автомобильные гудки, кричащие вывески с рекламой салонов, баров и танцевальных залов, толпы моряков на улицах, непроницаемые лица мужчин за прилавками магазинов подержанных вещей – все это слилось в единую путаную картину, слишком фантастическую, чтобы обращать на нее внимание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28