– Неправда!!!
Судья от неожиданности остановился на полуслове. В рядах зрителей заволновались. Среди любителей острых ощущений всегда есть жаждущие сенсаций.
– Неправда! – Лицо Джэксона, измазанное кровью, горело гневом. – Неправда! Я могу продолжать! Неправда! Я буду драться!..
Судья пожал плечами, как бы выражая искреннее удивление, и посмотрел на главного арбитра, владельца клуба. Тот неторопливым жестом чиркнул зажигалкой и поднес ее к длинной гаванской сигаре, прикурил. Выпустив клуб дыма и оценив обстановку в зале, он утвердительно кивнул головой. Заручившись поддержкой, судья взмахнул рукой.
– Бой продолжается! Второй раунд!
Секундометрист ударил в медный гонг и перевернул песочные часы.
Томас рывком сбросил мохнатый халат (он уже собрался выйти на центр ринга раскланяться) и, нагнув коротко остриженную голову, угрожающе двинулся вперед. Плотно сжатые побелевшие губы и опустившиеся у переносицы брови говорили о его решимости и безжалостности. Он сейчас проучит этого «хобо», он покажет этому бродяге, как задираться и бастовать! Он именно так и подумал – «задираться и бастовать», – как бы повторяя при этом слова своего отца – владельца небольшой чулочной фабрики, который постоянно возмущался «забастовщиками».
Сид, стиснув зубы, ждал приближения противника. Чуть выставив вперед левую ногу и приподняв левое плечо, как учил его Максуэлл Кайт, он прижал правую согнутую руку к туловищу, закрывая локтем самое чувствительное место на животе – солнечное сплетение, а кулаком – опущенный книзу подбородок. Левая рука, чуть согнутая и выставленная вперед, была поднята до уровня глаз. Сид смотрел поверх блестящей кожаной перчатки вперед, как бы целясь в своего соперника. Но видел он перед собой не Томаса, а семьдесят центов, которые во что бы то ни стало решил получить. Деньги были нужны. Очень нужны!
И когда грозная перчатка Томаса устремилась к нему, к его лицу, безжалостная в своей стремительности, Сид вдруг как бы прозрел. Он увидел начало удара, начало атаки, начало того, от чего ему не было спасения во всем первом раунде! На какую-то сотую долю секунды опережая Томаса, он сделал наклон туловищем, чуть приседая на пружинистых ногах. Грозный прямой удар Томаса прошел где-то сверху, над головой. Дальше все произошло, как на тренировке. Джэксон машинально послал вперед правый кулак, перенося вес тела на левую ногу. Есть! Попал! У Джэксона радостно екнуло сердце. Знай наших!
Получив удар, Томас моментально отпрянул назад, на безопасную дистанцию, и оттуда снова ринулся на Джэксона со своими излюбленными прямыми ударами. Но Джэксон нашел ключ к этим ударам! На теле противника появились красные круги, следы правой перчатки Сида, которой он в первом раунде вытирал кровь.
Сонное оцепенение покинуло и зрителей. Они шумно радовались обострению поединка. Есть на что посмотреть!
– Жми, малыш!
Томас, красный и злой, бросался на Сида, как разъяренный тигренок. Но все его атаки захлебывались – он натыкался на кулак Джэксона! А изменить тактику он не мог. Напрасно его тренер, сложив руки рупором, отчаянно кричал:
– Защищай корпус!
Встречные удара Сида обескуражили Томаса, злость затмевала разум. Он слепо, упрямо лез вперед, но встречал перчатки Джэксона.
В третьем раунде первым в атаку бросился Сид. Ему удалось прочно захватить инициативу, а потом и сломить волю своего сильного соперника. Томас начал терять веру в свои силы. Это и решило исход встречи.
Судья оттащил Сила от Томаса, который согнулся в глухой защите, закрываясь обеими руками от ударов, вывел Сида к центру ринга и под одобрительные крики и свист публики, поднял его руку:
– Победил Джэксон!
Юный боксер еще не умел скрывать своих чувств. На его лице, слегка скуластом, разгоряченном напряжением поединка, появились белые пятна. Когда же до его сознания дошли слова судьи, когда он понял, что это аплодируют ему, губы сами непроизвольно растянулись в улыбке, брови чуть приподнялись, в серых глазах засверкала радость, кровь прихлынула к лицу, заливая счастливым румянцем щеки. Весь мир сразу окрасился в радужный розовый цвет, все люди вдруг показались ему добрыми и хорошими, даже этот судья, на которого он так негодовал, оказался, в конце концов, вполне порядочным.
Сид быстро перелез через канаты, спрыгнул с помоста и хотел было направиться в раздевалку, но его окликнули:
– Эй, парень! Молодчина!
Он оглянулся. К нему пробивались через толпу двое мужчин, энергично работая локтями. Они, оказывается, были из тех немногих, кто ставил на Джэксона, и теперь, довольные выигрышем, спешили поздравить победителя.
– Ты настоящий мужчина! Если так будешь биться, чемпионом станешь! Чемпионом Америки! А что, правда? Налей, Дик, выпьем за будущего чемпиона!
Дик, так звали второго, наполнил бумажные стаканы и один протянул Сиду.
– Пей, чемпион!
Джэксон, возбужденный радостью победы, доверчиво взял протянутый стакан. Жидкость обожгла язык, опалив горло, словно расплавленный свинец, потекла внутрь. У Сида перехватило дыхание. Он прикрыл рот и ошалелыми глазами смотрел на хохочущих мужчин.
– Что, парень, не сладко?
– Го-го-го! Ха-ха-ха! – неслось со всех сторон. – А нам, думаешь, сладко?
Сид ничего не ответил. Он бросился к раздевалке, расталкивая любопытных. Во рту и горле было пламя. Скорее в раздевалку, там есть кран, есть вода… Торопливо открыв кран, Сид сунул лицо под струю. Он пил, жадно пил прохладную влагу. Но она мало остужала жар, который все сильнее и сильнее разгорался внутри, разливался по жилам. Сид пил долго, до тех пор, пока его не оттолкнули от крана.
– Ты что, одурел? Разве можно после боя столько пить? – Какой-то незнакомый боксер в шелковых трусах и белых боксерках, рослый и красивый, хмурил брови и ругался: – Щенок! Сердце в два счета загонишь. А это тебе не мотор, новым не заменишь… Думать надо!
Джэксон, шатаясь, направился к скамье, на которой лежала его одежда. В поединке он израсходовал всю энергию, все силы, как говорят спортсмены, «полностью выложился». И сейчас, когда нервное напряжение спало, он почувствовал себя страшно усталым. Ноги и руки, казалось, одеревенели. Никто не встречал его, никто не поздравлял с победой. Даже Жак. Ведь он обещал быть здесь – и не пришел… Тоже друг называется. Во всем теле Сид чувствовал неприятную слабость. Во рту пересохло. Тошнило. Сид прислонился спиною к стене и закрыл глаза. И вдруг в его сознании мелькнула мысль: а деньги! Почему их не дали ему? Он соскочил со скамьи и – откуда только взялась энергия! – побежал в гудящий зал, протиснулся к рингу. Разыскав антрепренера, Сид потянул его за рукав:
– Где мои центы?..
Тот повернулся и, узнав Джэксона, приставил палец к губам:
– Т-с, крошка…
Но Сид настаивал.
Тогда Тэди, воровато озираясь, повел Джэксона в полутемную комнату, расположенную рядом с раздевалкой. Получение денег оставило неприятное чувство в сердце подростка. Ему вручили их не открыто, как дают за честный труд, а тайком, в углу, сунули в руки маленький конверт. В этом было что-то унижающее. Но чувство это не долго держалось в сердце юного боксера. Сид Джэксон впервые столкнулся с теневой стороной американского спорта, где все оценивается на деньги, продается и покупается. Он многого еще не понимал и многое не мог осмыслить. К тому же победа есть победа, и приз есть приз. Как бы там ни было, а деньги вселили в душу подростка уверенность в себе: ему платят, как и настоящим боксерам!
У выхода, едва Сидней ступил в освещенный подъезд, к нему бросился Жак. Глаза его сверкали, и он радостно обнимал друга.
– Сид, я уже знаю… Вот здорово!
Джэксон устало улыбался, слушая восклицания друга и его гневные фразы, направленные в адрес контролеров: они не пускали Жака в клуб без билета, хотя он тысячу раз объяснял им, что пришел сюда не смотреть, а выступать в качестве секунданта.
– Так и не пустили… Стоят, как мексиканские идолы… хуже полицейских!
Выражение «хуже полицейских» у Жака было самым страшным ругательством. Что же касается «мексиканских идолов», то эти слова он добавил для усиления, хотя сам никогда не видел настоящих идолов, тем более мексиканских.
Сид осторожно вытащил из кармана небольшой конверт и показал другу.
– Вот семьдесят центов!
– Дай подержать.
Сид протянул конверт.
– Только не урони.
Жак подержал на ладони деньги, поправил помятые уголки конверта.
– Сколько мороженого можно купить? За день не съесть!
Сид спрятал награду в карман брюк.
– Не-е… мороженое что? Проглотил – и все… А не съел – растает…
– Давай тогда конфет купим?
Сидней сам хотел истратить деньги на конфеты и еще на пирожное. Круглое и сверху розовый крем и шоколадная розочка. Такое он видел в руках у Блайда. Тот неторопливо откусывал пирожное и кусочки бросал собачке. Она ловила их на лету, здорово лязгая зубами. Вздохнув, Сид отказался от пирожного, ему хотелось обрадовать мать. И не только обрадовать, а доказать: вот, смотри, я выступил на ринге, победил и… заработал! А ты не верила, что боксом можно зарабатывать деньги, и даже колотила за это, запрещала ходить на тренировки…
– Сид, давай хоть один цент истратим. Когда у меня было два цента, – помнишь? – мы на двоих мороженое брали.
Но Сид был непоколебим. Между друзьями легла тень. Они молча ехали домой на подножке трамвая, и каждый думал о том, что его друг несправедлив.
Домой Сид добрался к полуночи. В квартире еще горел свет. «Не спят!» – отметил он. Усталый, с синяком под глазом и сияющей улыбкой, Джэксон открыл дверь.
В комнате плавал туман, насыщенный запахом дешевого мыла и кипящего в баке белья. Сестра Рита в спортивных штанах и старой кофточке, которая расползалась на спине, облегая сильную, сложившуюся девичью фигуру, крутила ручку стиральной машины. Мать, подоткнув подол длинной юбки за пояс, мешала деревянной палкой в большом цинковом, баке белье.
Рита первая обернулась на стук двери:
– Мама, пропащий пришел!
Миссис Джэксон, увидев сына, выронила мешалку.
– Боже мой! Опять этот проклятый бокс?..
Он счастливо кивнул головой:
– Да, мама!..
На ее усталом, преждевременно постаревшем лице появилось недоумение:
– Чему ты радуешься, противный мальчишка?
Она подняла мокрое полотенце, скрутила его жгутом, но, подержав в руках, бросила на пол.
– За что ты меня мучаешь? Бить тебя уже нет моих сил…
Рита разогнула занемевшую спину, выпрямилась и шагнула к брату. Она была уже такого роста, как мать. Тряхнув стрижеными кудрями, Рита сказала просто и требовательно:
– Сид, ты уже не мальчик. Ты должен дать нам честное мужское слово, что это больше никогда не повторится.
Но юный боксер торжественной походкой подошел к матери и протянул ей бумажный конверт, перевязанный розовой ленточкой.
– Ма, здесь семьдесят центов!
У миссис Джэксон брови сошлись на переносице. Семьдесят центов! Да она не разгибая спины целую неделю стирает с дочерью за один доллар.
– Ты где их взял?
– Я их честно заработал, ма… – В голосе Сида звучала нотка гордости. Он хотел казаться взрослым и, удерживая рвущуюся наружу радость, старался говорить сдержаннее. – Я тоже буду приносить тебе каждую субботу, если, конечно, буду побеждать.
Миссис Джэксон смотрела на Сида и не знала, что ей теперь делать: радоваться или плакать. Как быстро растут дети!
– Рита, что ты, не видишь, у Сида глаз заплыл? Принеси свинцовой примочки.
Потом, обняв сына, грустно покачала головой:
– Трудную ты выбрал себе профессию, мой мальчик…
Когда Сида со свинцовой примочкой на глазу уложили в постель, пришел старший брат. Он принес с собой запахи химического завода. Неприятный запах, казалось, пропитал не только одежду, но и всего Иллая.
– В России кровавая баня, – торопливо говорил он, хлебая постный суп. – У нас на профсоюзном собрании только и разговору, что о России.
– От русских всего можно ожидать, – вставила Рита. – Дикари, хуже индейцев.
– Ни черта ты не понимаешь, – Иллай отодвинул тарелку. – Русский царь приказал стрелять в народ!
– В свой народ? – удивилась Рита.
– Глупости, – сказала миссис Джэксон. – Как это царь будет стрелять в своих людей?
– Вот так, очень просто. Люди пошли к нему, как мы, когда бастуем, на переговоры. А он велел солдатам стрелять.
– В безоружных? – Сид, прислушивавшийся к разговору, даже приподнялся на локтях.
– Да. В газетах так сообщают.
– Что же теперь там будет? – вздохнула мать.
Иллай немного помолчал, обдумывая в уме, говорить им или не говорить, потом понизил голос:
– У нас на заводе говорят, что в России начинается революция.
Сид с нескрываемым интересом прислушивался к разговору. Вот бы сейчас ему очутиться в снежной России. Обязательно дрался бы с царскими солдатами так, как отряды Линкольна против рабовладельцев. И, конечно, он отличился бы в боях, стал героем. Хорошо быть героем! Сид вспомнил страницы из учебника истории, портреты героев американцев. И вздохнул. Ну чего можно добиться здесь, в этом тусклом Нью-Йорке? Ни войны, ни вообще ничего интересного. Он с завистью посмотрел на старшего брата. Да, ему хорошо так рассуждать. Иллаю скоро двадцать стукнет, в армию может пойти, там только дурак не захочет стать героем. Ведь в армии это очень легко!
Что же касается Риты, то события в России не произвели на нее особого впечатления. Мало ли что может случиться в далеких странах! Если читать газеты, то в них всегда найдешь про разные страны и необычные вещи. Риту больше волновала их собственная жизнь.
– У нас теперь все работают, – сказала она. – Сид сегодня принес свой первый заработок.
Иллай недоверчиво покосился на младшего брата.
– Что ж он принес? Синяк под глазом?
– И семьдесят центов наличными! – Рита показала на конверт, который лежал на тумбочке матери.
У Сида гулко стучало сердце. Наконец-то он стал равноправным членом семьи! Теперь никто не посмеет упрекать его, что он даром ест хлеб. Мысли были светлые и радостные. Жизнь сразу стала солнечной. И как бывает в таком возрасте, фантазия взяла верх над юношеским рассудком и на волнах гордости и радости устремилась вперед, понесла в будущее, которое рисовалось сказочно богатым и красивым.
– Покажи, что у тебя с глазом, – Иллай наклонился к Сиду.
– Пустяки.
– Все большие неприятности начинаются с пустяков.
Иллай осмотрел синяк, ощупал его, сменил свинцовую примочку.
– Болит?
– Ну чего ты ко мне пристал? «Болит, болит», – Сид скривил губы, передразнивая брата. – Через два дня заживет. Первый раз, что ли? Отстань, я спать хочу.
И повернувшись на бок, накрылся с головой. Иллай ничего не ответил. Он отошел от Сида, взял стакан и стал поливать цветы. Он всегда, перед тем как лечь спать, поливал их. Сид, чуть приподняв одеяло, наблюдал за братом. Лицо Иллая стало грустным и задумчивым. О чем он думает? Конечно же, о своих цветах. Сид не раз слышал о том, как Иллай просил мать купить новые горшки для кактуса и лимона. Им тесно, они выросли – и если не пересадить их, то скоро завянут! Мать в каждую получку обещала выполнить эту просьбу, но скудный бюджет семьи не позволял такую роскошь. Сиду стало жаль старшего брата. Ну что плохого в том, что он любит цветы? Конечно, этим делом следует заниматься девчонкам. Сид посмотрел на сестру. Нет, Рита не любит возиться с цветами. У нее в голове не розы, а женихи. И Сид решил обязательно купить для Иллая цветочные горшки.
– Мама, сколько лет Сиду?
– Четырнадцатый, а что?
– Пора за ум браться, – Иллай говорил неторопливо, как бы взвешивая слова. – Хватит глупостями заниматься. Они к хорошему не приведут.
– И я так думаю.
Сид чуть не подпрыгнул на постели. Бокс, выходит, – глупости?! У него сперло дыхание. Он готов был заплакать от обиды. Завидно ему, Иллаю, вот что! И от этой зависти он испортит Сиду будущее. Конечно. Когда ему, Иллаю, было четырнадцать, он даже цента не принес домой.
– Я завтра переговорю на заводе с мастером, и с понедельника пусть готовится на работу.
– А как же школа? – спросила Рита.
– Школа, к сожалению, кормить не будет. Я ее не кончил, и ты не кончила, и многие так… А вот если он с такого возраста начнет приучаться к мастерству, то к двадцати годам может стать квалифицированным рабочим.
Юный боксер не выдержал:
– Тебе завидно, что я заработал деньги, вот ты и злишься!
– Я думаю о твоем будущем, – обернулся к нему Иллай.
– Ты лучше думай о себе!
– Сид! – У миссис Джэксон сдвинулись брови. – Надо уважать старших.
– На завод я все равно не пойду!
– Кем же ты будешь? Бродягой?
– Боксером.
– А если тебя искалечат?
– Не искалечат! Против каждого удара есть защита.
– Ты еще глупый.
– Что хотите делайте, а на завод я не пойду! Не пойду, и все. – Сид отвернулся к стене и, глотая слезы, упрямо твердил: – Не пойду!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1
Трудно спорить с братом, которого считаешь почти равным по правам и признаешь только его преимущество в возрасте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32