Было принято решение и насчет того, чтобы подробная информация о сегодняшней конференции была дана в наших газетах „Вперед“ и „Борьба“».
В. И. Ленин. 1897 г., С.-Петербург.
Н. К. Крупская. 1903 г.
ЧЛЕНЫ ЦЕНТРАЛЬНОГО РАБОЧЕГО КРУЖКА «МОСКОВСКОГО РАБОЧЕГО СОЮЗА».
С. И. Прокофьев.
А. Д. Карпузи
А. И. Хозецкий.
К. Ф. Бойе.
П. С. Мокроусова-Карпузи.
Ф. И. Поляков.
Е. И. Немчинов.
Дом на Немецкой улице (ныне улице Баумана) № 23, в котором собирался Центральный рабочий кружок.
М. И. Ульянова.
А. И. Елизарова.
Д. И. Ульянов.
И. Ф. Дубровинский в 1899 г.
Яранск. В двухэтажном доме (справа) жил И. Ф. Дубровинский (1899–1902).
ДЕЯТЕЛИ МОСКОВСКОГО КОМИТЕТА РСДРП В РЕВОЛЮЦИИ 1905–1907 ГОДОВ.
Р. С. Землячка.
И. И. Скворцов-Степанов.
В. Л. Шанцер.
М.И. Васильев-Южин.
З.Я. Литвин-Седой.
М.Н. Покровский.
Н.А. Рожков
В. В. Воровский–студент Высшего технического училища.
В. П. Ногин в ломжинской тюрьме в 1904 г.
9 января 1905 года у Зимнего дворца. С картины И. А. Владимирова.
Похороны Н. Э. Баумана 20 октября 1905 г. (третий справа в цепи – И. Ф. Дубровинский).
Н. Э. Бауман.
Похороны Н. Э. Баумана 20 октября 1905 г.
Выступление И. Ф. Дубровинского на митинге в Кронштадте 23 октября 1905 г.
Студенческая демонстрация в Петербурге после манифеста 17 октября 1905 г.
Баррикады в Оружейном переулке в Москве в декабре 1905 г.
Баррикады на Малой Бронной в Москве в декабре 1905 г.
И. Ф. Дубровинский в 1909 г.
Могила И.Ф. Дубровинского в Красноярске.
Много лет прошло с той славной поры Московского декабрьского восстания. Его ход многажды описан очевидцами, собраны всевозможные документы, исследователями созданы сотни специальных работ.
И нам нет необходимости повторять давно известные, ставшие хрестоматийными факты героической борьбы московских рабочих 7–18 декабря 1905 года.
Но очевидцы почти не упоминают в связи с этими событиями имени Иннокентия – Дубровинского. Он в Симоновском подрайоне. И это так, вскользь.
А между тем Дубровинский руководил двумя важнейшими заседаниями большевиков. Заседаниями, которые и предрешили начало восстания.
Зная дисциплинированность Иосифа Федоровича, можно утверждать, что он, подчиняясь решению Московского комитета, перебрался в свой Рогожско-Симоновский район, чтобы оставаться там до конца восстания.
В ходе вооруженной борьбы Рогожско-Симоновский район был очень скоро отрезан от центра и других очагов восстания.
Один из активных деятелей Совета Рогожского района, П. Терехов, писал:
«В эти дни районный Совет естественно стал центральной организацией района: к нему стало обращаться со своими нуждами трудящееся население, например, ломовые извозчики, домашняя прислуга. Районному Совету пришлось взять на себя заботу о нуждах рабочих; он вынес постановление об отсрочке взносов квартирной платы; и с этим постановлением считались домовладельцы. Совет запретил повышать цены на продукты и прекращать торговлю в лавках; он предписал торговцам отпускать продукты для рабочих в кредит. Совет имел возможность подкрепить свои постановления реальной силой, опираясь на вооруженные дружины… Так в эти недолгие дни у нас зарождалась власть Совета рабочих депутатов; наш районный Совет, опиравшийся на рабочую массу, фактически являлся зачатком новой, революционной власти».
Бесспорно, все эти мероприятия осуществлялись с ведома, а быть может, и по инициативе партийного организатора района – Иосифа Федоровича Дубровинского.
Но Дубровинский был не только районным партийным руководителем. Он отвечал и за всю редакционно-издательскую работу в Московском комитете.
Правда, Исполнительный комитет Московского Совета постановил закрыть с 7 декабря все газеты, кроме «Известий» – официального органа Московского Совета рабочих депутатов. Была приостановлена и газета «Вперед».
Но редакционная работа комитета продолжалась, ведь и в дни восстания в Москве издавались сотни листовок. И Дубровинский принимает участие в их редактировании.
После ареста 7 декабря Шанцера, Васильева-Южина и некоторых других большевистских руководителей штаб вооруженного восстания был значительно ослаблен. Оставшиеся на свободе члены Московского комитета поделили между собой обязанности, которые до этого выполняли арестованные товарищи.
А круг этих обязанностей был очень широк. Тот же Михаил Иванович Васильев-Южин впоследствии вспоминал о своей «нагрузке» в 1905 году:
«Каждый из немногочисленных ответственных партийцев нагружался бесконечным рядом обязанностей и поручений. Припоминаю для примера о своих обязанностях. Я был членом МК, членом его Исполнительной комиссии, членом Федеративного совета, членом Исполнительного комитета и президиума Совета рабочих депутатов, заведовал агитацией, был ответственным редактором газеты Московского комитета „Вперед“, входил в состав редакции газеты „Борьба“, представительствовал от имени МК в ответственных собраниях (например, на ноябрьском съезде крестьянского союза), писал или редактировал прокламации, выступал в качестве агитатора на рабочих собраниях и т. д. и т. п. В таком же положении были и все ответственные партийные работники. Разумеется, справляться со всей массой этой работы было свыше человеческих сил, и мы частенько работали круглые сутки в условиях нелегального существования, постоянной смены ночевок и т. п.».
Это очень интересное признание. И оно, конечно, целиком относится и к Дубровинскому. Он тоже был «ответственный» и работал, превышая человеческие силы.
Вот это разнообразие обязанностей, видимо, заставляло Иосифа Федоровича не сидеть на одном месте. И, несмотря на баррикадные бои, перестрелку, бывать всюду, где требовался организатор, оратор, редактор, член Московского комитета.
10 декабря Совет рабочих депутатов Симоновки провозгласил «Симоновскую республику». Совет ведал всем, как об этом вспоминал Терехов, но органу восстания – районному Совету – не удалось осуществить главной своей задачи – захватить пороховые склады на Симоновском валу и влить в ряды дружинников солдат Крутицких казарм. Солдаты Крутицких и Александровских казарм были разоружены правительственными войсками.
Уже начиная с 14 декабря московские власти перешли в наступление. Артиллерийским огнем уничтожались баррикады на улицах. Захватив центр, драгуны и посланные им в помощь из Петербурга три полка, артиллерия из Тулы наступали на рабочие окраины.
15 декабря они вошли в «границы» «Симоновской республики». Остатки боевых дружин района прорвались на Пресню, которая продолжала неравную, но беспримерную борьбу.
Пресня опоясалась дымным кольцом пожаров. Артиллерия не умолкала ни на минуту. Но битва была проиграна.
Московский комитет и Совет рабочих депутатов по указанию Ленина приняли решение прекратить сопротивление.
И вот последний приказ штаба пресненских боевых дружин:
«Мы начали. Мы кончаем… Кровь, насилие и смерть будут следовать по пятам нашим. Но это ничего. Будущее за рабочим классом. Поколение за поколением во всех странах на опыте Пресни будут учиться упорству».
По Москве разошлась 20-тысячным тиражом листовка Московского комитета с призывом прекратить стачку 19 декабря.
«Выходите на работу, товарищи! Становитесь на работу, товарищи, до следующей, последней битвы! Она неизбежна. Она близка… Ждите призыва!»
«Мы начали – мы и кончаем!» Это сказано очень точно.
Московское восстание было прекращено решением Московского комитета и Совета рабочих депутатов. Это был не разгром, а сознательное отступление. Московским большевикам предстояло перестроить свою работу. Тем, кто в дни восстания был уж очень на виду, необходимо на время скрыться, уехать в другие города, их места займут новые люди. Кое-кому придется уйти и в подполье. Это тяжело. Когда партия была в подполье, когда ее функционеры жили на нелегальном положении, то это воспринималось естественно. Но в октябре большевики вышли из подполья, превратили небольшую законспирированную организацию в широкую, массовую. И в ноябре и в декабре у многих товарищей окрепло убеждение, что с подпольем покончено. Эти люди требовали, чтобы были «вытащены наружу» типографии, рассекречены явки. Но московские большевики этого не сделали. За два месяца они не растеряли навыков конспирации, сохранили подпольную технику. И теперь, снова становясь нелегальной, партия опиралась на обширнейшие связи с массами.
Конечно, когда снова забираешься в подполье, не успев даже как следует отдышаться на вольном воздухе, бравурные мелодии ни к чему. На нелегальное переходят в тишине и подальше от сторонних глаз.
Московские большевики этот переход совершили столь бесшумно, что генералу Дубасову показалось, что вожаки восстания не в пределах досягаемости.
А они все оставались в пределах Москвы.
И вовсе не собирались закрыть для себя отвоеванные «в дни свободы» легальные связи с рабочей массой.
И все же тяжело!
И теперь в подполье будет казаться еще теснее, еще более душно.
Иосиф Федорович не уехал из Москвы, хотя и очень «наследил» в этом городе. Пока Московский комитет не решит, что будет с газетами «Вперед», «Борьба», он, ответственный за издательскую работу комитета, должен оставаться на месте.
И раньше помещение редакции «Вперед» на Никитской привлекало к себе не только рабочих журналистов. Сюда приходили члены МК, здесь проводились собрания и совещания.
«Новый, 1906 год мы встретили в редакции газеты „Вперед“, – вспоминает М. Лядов. – Собралась вся редакция во главе с Дубровинский и Голубковыми и еще кое-кто из комитетчиков. Газета „Вперед“ была уже закрыта постановлением генерал-губернатора. Московский комитет хотел выпустить новую газету. Было уже найдено помещение для редакции. Старому помещению на Никитской истекал срок аренды 1 января. Вот мы и собрались в этом старом помещении справить поминки по нашему восстанию, по бурным, радостным дням и одновременно отпраздновать начало новой работы. Собралось человек 15, все старые, давно знакомые друг другу товарищи, побывавшие во всех переделках. Мы провели вместе всю ночь, благо раньше 6 утра нельзя было выходить согласно положению о чрезвычайной охране. Надо признаться, выпили мы основательно за эту ночь. Нервы у всех были за все это время кипучей работы более чем потрепаны. Я вспоминаю разговоры, которые мы вели. Ни у кого ни малейшего уныния, ни малейшего сомнения насчет будущего нового подъема. Бодро звучали все речи, искренние, задушевные произносились тосты. Все чувствовали, что предстоит громадная живая работа и что все мы еще пригодимся для этой работы. Урок, который мы все пережили за это время, не пропадет даром. Мы пили много, но как-то никто особенно не пьянел, а только все задушевнее, сердечнее становились все мы. Утром я настаивал на том, чтобы осторожно разойтись, пока на улицах еще не появились шпики. Часть публики соглашалась со мной, но часть решила продолжать пирушку на новой квартире. Я их всячески отговаривал от этого, но бесплодно. Нас несколько человек ушло. Остальные перетащили вещи в новое помещение редакции и там все были арестованы. Днем их узнали и проследили сыщики».
Василий Соколов тоже вспоминает эту встречу нового, 1906 года. Только оставила она у него иное впечатление.
«Разрушенное „вчера“ и неопределенное „завтра“ – таково настроение встречи. Как будто именины после похорон. И безуспешны попытки Лядова разбудить карманьолой боевую бодрость минувших дней».
Но Соколову запомнились слова Дубровинского. Они звучали строго, и в них действительно не было уныния.
– Дорогие товарищи! Мы были крепки в борьбе, должны быть мужественны в поражении! Мужественными и твердыми без иллюзий. Иллюзии нужно отбросить! Надо запасаться фальшивками и бодро спускаться в подполье. Наш день вернется, и его нужно готовить самим!
И в этих словах весь Дубровинский. С его верой, его оптимизмом.
А ведь у подполья прежним остался только «люк».
Это понимал Иосиф Федорович. Об этом писал и Соколов: «…Подполье, как только начинаешь туда спускаться, оказывается значительно изменившимся. Жизнь из него представляется совершенно иною, чем раньше. Она не стояла на месте. Она развивалась и развивается, присвоила и усвоила уже новые пути в своем поступательном ходе.
Новые взаимоотношения классов, новые формы борьбы. Как ни убога конституционная действительность, она все же открывает кое-какие возможности использования.
И также новым должно стать подполье, входя в новую полосу работы. И с этой полосой связана длинная цепь подпольных переприспособлений, иных конспиративных навыков, более широкий размах работы.
Если хочешь жить, приходится переучиваться».
Глава VIII
До Москве еще рыскают жандармы, полицейские, филеры и снова столбами стоят городовые. В Москве еще опасно появляться на улицах в одежде с вкраплением красного. Еще хватают людей в пенсне, студенческих шинелях и просто с «подозрительными физиономиями». Ведь прошел только месяц с окончания Московского восстания.
Но в Москву приехал Владимир Ильич. Приехал, чтобы на месте познакомиться с положением дел.
Литературно-лекторская группа при Московском комитете во главе с М. Н. Покровским по заданию комитета уже приступила к изучению опыта и уроков Московского восстания. Она быстро готовила сборник «Текущий момент».
Ленин подолгу беседовал с партийными организаторами районов, членами лекторской группы.
Владимир Ильич прошел и по местам баррикадных боев. Еще ветры не сдули копоть пожаров, еще стояли, ощерившись мертвым оскалом оконных глазниц, выбитых дверей, типография Сытина, Прохоровская мануфактура, дома Пресни. Когда в марте Ленин снова приехал в Москву, его сопровождал Скворцов-Степанов, который и записал в своих воспоминаниях, что Владимир Ильич «…с жгучим вниманием относился… ко всему, связанному с Московским восстанием. Мне кажется, я еще вижу, как сияли его глаза и все лицо освещалось радостной улыбкой, когда я рассказывал ему, что в Москве ни у кого, и прежде всего у рабочих, нет чувства подавленности, а скорее наоборот… Организация частично глубже ушла в подполье, но вовсе не отказалась и от открытой агитации и пропаганды. Никто не думает отрекаться от того, что большевики делали в последние месяцы.
О панике, об унынии не может быть и речи. От повторения вооруженного восстания нет оснований отказываться».
Встречался ли Владимир Ильич в Москве с Дубровинский? По всей вероятности, нет. Скорее всего такая встреча произошла в начале января 1906 года в Петербурге. Во всяком случае, уже в конце января 1906 года Иосиф Федорович стал членом объединенного Петербургского комитета вместе с большевиками И. А. Теодоровичем, П. А. Красиковым, Ф. И. Голощекиным, Д. 3. Мануильским, М. М. Эссен…
Но здоровье Дубровинского было подорвано вконец.
Не только физическое напряжение, сверхчеловеческая работа, бессонные ночи, недоедание, но и огромная нервная нагрузка обострили туберкулезный процесс. А ведь Иосиф Федорович и в более спокойной обстановке не очень-то заботился о своем здоровье. К его услугам не было лучших врачей, хотя, наверное, он и обращался к врачам-большевикам, среди которых были такие крупные специалисты, как доктор Обух.
В начале 1906 года Иосиф Федорович по настоянию и стараниями товарищей оказался в небольшом финском санатории. Царские жандармы, полиция еще не осмеливались проводить аресты в Финляндии, и здесь, в «ближайшей эмиграции», находилось много активных участников революции.
Дубровинский мог немного отдохнуть и подлечиться, не заботясь о безопасности. Он уже и не помнил, когда ему приходилось отдыхать. Да полно, приходилось ли? Разве что на «романовских курортах»…
А здесь тишина. Здесь сосны и нетронутые сугробы. Яркое солнце. И замкнутые, но доброжелательные люди.
А он как солдат, только что выползший из пекла боя. Он рвется снова туда, где гремит битва. Но у него нет сил подняться. И тишина, покой утомляют больше, чем бессонные ночи и грохот баррикад.
Как трудно иногда биографу проникнуть в мир чувств и настроений своего героя! Герой их скрывал не только от потомков, но даже от людей, соприкасавшихся с ним ежедневно. Была ли это скромность или природная замкнутость, минутное настроение или длительная полоса вынужденного молчания – теперь остается только гадать. И вероятность разгадки столь же ничтожна, как ничтожно малы у нас сведения о жизни, думах и настроениях Иосифа Федоровича в дни, когда он сидел у окна санатория, не рискуя выйти на мороз. Или в недолгие часы прогулок среди озябших сосен.
Возможно, что он писал письма домой, даже наверное писал. И может быть, вспомнил договор, заключенный с Анной Адольфовной еще в Яранске:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
В. И. Ленин. 1897 г., С.-Петербург.
Н. К. Крупская. 1903 г.
ЧЛЕНЫ ЦЕНТРАЛЬНОГО РАБОЧЕГО КРУЖКА «МОСКОВСКОГО РАБОЧЕГО СОЮЗА».
С. И. Прокофьев.
А. Д. Карпузи
А. И. Хозецкий.
К. Ф. Бойе.
П. С. Мокроусова-Карпузи.
Ф. И. Поляков.
Е. И. Немчинов.
Дом на Немецкой улице (ныне улице Баумана) № 23, в котором собирался Центральный рабочий кружок.
М. И. Ульянова.
А. И. Елизарова.
Д. И. Ульянов.
И. Ф. Дубровинский в 1899 г.
Яранск. В двухэтажном доме (справа) жил И. Ф. Дубровинский (1899–1902).
ДЕЯТЕЛИ МОСКОВСКОГО КОМИТЕТА РСДРП В РЕВОЛЮЦИИ 1905–1907 ГОДОВ.
Р. С. Землячка.
И. И. Скворцов-Степанов.
В. Л. Шанцер.
М.И. Васильев-Южин.
З.Я. Литвин-Седой.
М.Н. Покровский.
Н.А. Рожков
В. В. Воровский–студент Высшего технического училища.
В. П. Ногин в ломжинской тюрьме в 1904 г.
9 января 1905 года у Зимнего дворца. С картины И. А. Владимирова.
Похороны Н. Э. Баумана 20 октября 1905 г. (третий справа в цепи – И. Ф. Дубровинский).
Н. Э. Бауман.
Похороны Н. Э. Баумана 20 октября 1905 г.
Выступление И. Ф. Дубровинского на митинге в Кронштадте 23 октября 1905 г.
Студенческая демонстрация в Петербурге после манифеста 17 октября 1905 г.
Баррикады в Оружейном переулке в Москве в декабре 1905 г.
Баррикады на Малой Бронной в Москве в декабре 1905 г.
И. Ф. Дубровинский в 1909 г.
Могила И.Ф. Дубровинского в Красноярске.
Много лет прошло с той славной поры Московского декабрьского восстания. Его ход многажды описан очевидцами, собраны всевозможные документы, исследователями созданы сотни специальных работ.
И нам нет необходимости повторять давно известные, ставшие хрестоматийными факты героической борьбы московских рабочих 7–18 декабря 1905 года.
Но очевидцы почти не упоминают в связи с этими событиями имени Иннокентия – Дубровинского. Он в Симоновском подрайоне. И это так, вскользь.
А между тем Дубровинский руководил двумя важнейшими заседаниями большевиков. Заседаниями, которые и предрешили начало восстания.
Зная дисциплинированность Иосифа Федоровича, можно утверждать, что он, подчиняясь решению Московского комитета, перебрался в свой Рогожско-Симоновский район, чтобы оставаться там до конца восстания.
В ходе вооруженной борьбы Рогожско-Симоновский район был очень скоро отрезан от центра и других очагов восстания.
Один из активных деятелей Совета Рогожского района, П. Терехов, писал:
«В эти дни районный Совет естественно стал центральной организацией района: к нему стало обращаться со своими нуждами трудящееся население, например, ломовые извозчики, домашняя прислуга. Районному Совету пришлось взять на себя заботу о нуждах рабочих; он вынес постановление об отсрочке взносов квартирной платы; и с этим постановлением считались домовладельцы. Совет запретил повышать цены на продукты и прекращать торговлю в лавках; он предписал торговцам отпускать продукты для рабочих в кредит. Совет имел возможность подкрепить свои постановления реальной силой, опираясь на вооруженные дружины… Так в эти недолгие дни у нас зарождалась власть Совета рабочих депутатов; наш районный Совет, опиравшийся на рабочую массу, фактически являлся зачатком новой, революционной власти».
Бесспорно, все эти мероприятия осуществлялись с ведома, а быть может, и по инициативе партийного организатора района – Иосифа Федоровича Дубровинского.
Но Дубровинский был не только районным партийным руководителем. Он отвечал и за всю редакционно-издательскую работу в Московском комитете.
Правда, Исполнительный комитет Московского Совета постановил закрыть с 7 декабря все газеты, кроме «Известий» – официального органа Московского Совета рабочих депутатов. Была приостановлена и газета «Вперед».
Но редакционная работа комитета продолжалась, ведь и в дни восстания в Москве издавались сотни листовок. И Дубровинский принимает участие в их редактировании.
После ареста 7 декабря Шанцера, Васильева-Южина и некоторых других большевистских руководителей штаб вооруженного восстания был значительно ослаблен. Оставшиеся на свободе члены Московского комитета поделили между собой обязанности, которые до этого выполняли арестованные товарищи.
А круг этих обязанностей был очень широк. Тот же Михаил Иванович Васильев-Южин впоследствии вспоминал о своей «нагрузке» в 1905 году:
«Каждый из немногочисленных ответственных партийцев нагружался бесконечным рядом обязанностей и поручений. Припоминаю для примера о своих обязанностях. Я был членом МК, членом его Исполнительной комиссии, членом Федеративного совета, членом Исполнительного комитета и президиума Совета рабочих депутатов, заведовал агитацией, был ответственным редактором газеты Московского комитета „Вперед“, входил в состав редакции газеты „Борьба“, представительствовал от имени МК в ответственных собраниях (например, на ноябрьском съезде крестьянского союза), писал или редактировал прокламации, выступал в качестве агитатора на рабочих собраниях и т. д. и т. п. В таком же положении были и все ответственные партийные работники. Разумеется, справляться со всей массой этой работы было свыше человеческих сил, и мы частенько работали круглые сутки в условиях нелегального существования, постоянной смены ночевок и т. п.».
Это очень интересное признание. И оно, конечно, целиком относится и к Дубровинскому. Он тоже был «ответственный» и работал, превышая человеческие силы.
Вот это разнообразие обязанностей, видимо, заставляло Иосифа Федоровича не сидеть на одном месте. И, несмотря на баррикадные бои, перестрелку, бывать всюду, где требовался организатор, оратор, редактор, член Московского комитета.
10 декабря Совет рабочих депутатов Симоновки провозгласил «Симоновскую республику». Совет ведал всем, как об этом вспоминал Терехов, но органу восстания – районному Совету – не удалось осуществить главной своей задачи – захватить пороховые склады на Симоновском валу и влить в ряды дружинников солдат Крутицких казарм. Солдаты Крутицких и Александровских казарм были разоружены правительственными войсками.
Уже начиная с 14 декабря московские власти перешли в наступление. Артиллерийским огнем уничтожались баррикады на улицах. Захватив центр, драгуны и посланные им в помощь из Петербурга три полка, артиллерия из Тулы наступали на рабочие окраины.
15 декабря они вошли в «границы» «Симоновской республики». Остатки боевых дружин района прорвались на Пресню, которая продолжала неравную, но беспримерную борьбу.
Пресня опоясалась дымным кольцом пожаров. Артиллерия не умолкала ни на минуту. Но битва была проиграна.
Московский комитет и Совет рабочих депутатов по указанию Ленина приняли решение прекратить сопротивление.
И вот последний приказ штаба пресненских боевых дружин:
«Мы начали. Мы кончаем… Кровь, насилие и смерть будут следовать по пятам нашим. Но это ничего. Будущее за рабочим классом. Поколение за поколением во всех странах на опыте Пресни будут учиться упорству».
По Москве разошлась 20-тысячным тиражом листовка Московского комитета с призывом прекратить стачку 19 декабря.
«Выходите на работу, товарищи! Становитесь на работу, товарищи, до следующей, последней битвы! Она неизбежна. Она близка… Ждите призыва!»
«Мы начали – мы и кончаем!» Это сказано очень точно.
Московское восстание было прекращено решением Московского комитета и Совета рабочих депутатов. Это был не разгром, а сознательное отступление. Московским большевикам предстояло перестроить свою работу. Тем, кто в дни восстания был уж очень на виду, необходимо на время скрыться, уехать в другие города, их места займут новые люди. Кое-кому придется уйти и в подполье. Это тяжело. Когда партия была в подполье, когда ее функционеры жили на нелегальном положении, то это воспринималось естественно. Но в октябре большевики вышли из подполья, превратили небольшую законспирированную организацию в широкую, массовую. И в ноябре и в декабре у многих товарищей окрепло убеждение, что с подпольем покончено. Эти люди требовали, чтобы были «вытащены наружу» типографии, рассекречены явки. Но московские большевики этого не сделали. За два месяца они не растеряли навыков конспирации, сохранили подпольную технику. И теперь, снова становясь нелегальной, партия опиралась на обширнейшие связи с массами.
Конечно, когда снова забираешься в подполье, не успев даже как следует отдышаться на вольном воздухе, бравурные мелодии ни к чему. На нелегальное переходят в тишине и подальше от сторонних глаз.
Московские большевики этот переход совершили столь бесшумно, что генералу Дубасову показалось, что вожаки восстания не в пределах досягаемости.
А они все оставались в пределах Москвы.
И вовсе не собирались закрыть для себя отвоеванные «в дни свободы» легальные связи с рабочей массой.
И все же тяжело!
И теперь в подполье будет казаться еще теснее, еще более душно.
Иосиф Федорович не уехал из Москвы, хотя и очень «наследил» в этом городе. Пока Московский комитет не решит, что будет с газетами «Вперед», «Борьба», он, ответственный за издательскую работу комитета, должен оставаться на месте.
И раньше помещение редакции «Вперед» на Никитской привлекало к себе не только рабочих журналистов. Сюда приходили члены МК, здесь проводились собрания и совещания.
«Новый, 1906 год мы встретили в редакции газеты „Вперед“, – вспоминает М. Лядов. – Собралась вся редакция во главе с Дубровинский и Голубковыми и еще кое-кто из комитетчиков. Газета „Вперед“ была уже закрыта постановлением генерал-губернатора. Московский комитет хотел выпустить новую газету. Было уже найдено помещение для редакции. Старому помещению на Никитской истекал срок аренды 1 января. Вот мы и собрались в этом старом помещении справить поминки по нашему восстанию, по бурным, радостным дням и одновременно отпраздновать начало новой работы. Собралось человек 15, все старые, давно знакомые друг другу товарищи, побывавшие во всех переделках. Мы провели вместе всю ночь, благо раньше 6 утра нельзя было выходить согласно положению о чрезвычайной охране. Надо признаться, выпили мы основательно за эту ночь. Нервы у всех были за все это время кипучей работы более чем потрепаны. Я вспоминаю разговоры, которые мы вели. Ни у кого ни малейшего уныния, ни малейшего сомнения насчет будущего нового подъема. Бодро звучали все речи, искренние, задушевные произносились тосты. Все чувствовали, что предстоит громадная живая работа и что все мы еще пригодимся для этой работы. Урок, который мы все пережили за это время, не пропадет даром. Мы пили много, но как-то никто особенно не пьянел, а только все задушевнее, сердечнее становились все мы. Утром я настаивал на том, чтобы осторожно разойтись, пока на улицах еще не появились шпики. Часть публики соглашалась со мной, но часть решила продолжать пирушку на новой квартире. Я их всячески отговаривал от этого, но бесплодно. Нас несколько человек ушло. Остальные перетащили вещи в новое помещение редакции и там все были арестованы. Днем их узнали и проследили сыщики».
Василий Соколов тоже вспоминает эту встречу нового, 1906 года. Только оставила она у него иное впечатление.
«Разрушенное „вчера“ и неопределенное „завтра“ – таково настроение встречи. Как будто именины после похорон. И безуспешны попытки Лядова разбудить карманьолой боевую бодрость минувших дней».
Но Соколову запомнились слова Дубровинского. Они звучали строго, и в них действительно не было уныния.
– Дорогие товарищи! Мы были крепки в борьбе, должны быть мужественны в поражении! Мужественными и твердыми без иллюзий. Иллюзии нужно отбросить! Надо запасаться фальшивками и бодро спускаться в подполье. Наш день вернется, и его нужно готовить самим!
И в этих словах весь Дубровинский. С его верой, его оптимизмом.
А ведь у подполья прежним остался только «люк».
Это понимал Иосиф Федорович. Об этом писал и Соколов: «…Подполье, как только начинаешь туда спускаться, оказывается значительно изменившимся. Жизнь из него представляется совершенно иною, чем раньше. Она не стояла на месте. Она развивалась и развивается, присвоила и усвоила уже новые пути в своем поступательном ходе.
Новые взаимоотношения классов, новые формы борьбы. Как ни убога конституционная действительность, она все же открывает кое-какие возможности использования.
И также новым должно стать подполье, входя в новую полосу работы. И с этой полосой связана длинная цепь подпольных переприспособлений, иных конспиративных навыков, более широкий размах работы.
Если хочешь жить, приходится переучиваться».
Глава VIII
До Москве еще рыскают жандармы, полицейские, филеры и снова столбами стоят городовые. В Москве еще опасно появляться на улицах в одежде с вкраплением красного. Еще хватают людей в пенсне, студенческих шинелях и просто с «подозрительными физиономиями». Ведь прошел только месяц с окончания Московского восстания.
Но в Москву приехал Владимир Ильич. Приехал, чтобы на месте познакомиться с положением дел.
Литературно-лекторская группа при Московском комитете во главе с М. Н. Покровским по заданию комитета уже приступила к изучению опыта и уроков Московского восстания. Она быстро готовила сборник «Текущий момент».
Ленин подолгу беседовал с партийными организаторами районов, членами лекторской группы.
Владимир Ильич прошел и по местам баррикадных боев. Еще ветры не сдули копоть пожаров, еще стояли, ощерившись мертвым оскалом оконных глазниц, выбитых дверей, типография Сытина, Прохоровская мануфактура, дома Пресни. Когда в марте Ленин снова приехал в Москву, его сопровождал Скворцов-Степанов, который и записал в своих воспоминаниях, что Владимир Ильич «…с жгучим вниманием относился… ко всему, связанному с Московским восстанием. Мне кажется, я еще вижу, как сияли его глаза и все лицо освещалось радостной улыбкой, когда я рассказывал ему, что в Москве ни у кого, и прежде всего у рабочих, нет чувства подавленности, а скорее наоборот… Организация частично глубже ушла в подполье, но вовсе не отказалась и от открытой агитации и пропаганды. Никто не думает отрекаться от того, что большевики делали в последние месяцы.
О панике, об унынии не может быть и речи. От повторения вооруженного восстания нет оснований отказываться».
Встречался ли Владимир Ильич в Москве с Дубровинский? По всей вероятности, нет. Скорее всего такая встреча произошла в начале января 1906 года в Петербурге. Во всяком случае, уже в конце января 1906 года Иосиф Федорович стал членом объединенного Петербургского комитета вместе с большевиками И. А. Теодоровичем, П. А. Красиковым, Ф. И. Голощекиным, Д. 3. Мануильским, М. М. Эссен…
Но здоровье Дубровинского было подорвано вконец.
Не только физическое напряжение, сверхчеловеческая работа, бессонные ночи, недоедание, но и огромная нервная нагрузка обострили туберкулезный процесс. А ведь Иосиф Федорович и в более спокойной обстановке не очень-то заботился о своем здоровье. К его услугам не было лучших врачей, хотя, наверное, он и обращался к врачам-большевикам, среди которых были такие крупные специалисты, как доктор Обух.
В начале 1906 года Иосиф Федорович по настоянию и стараниями товарищей оказался в небольшом финском санатории. Царские жандармы, полиция еще не осмеливались проводить аресты в Финляндии, и здесь, в «ближайшей эмиграции», находилось много активных участников революции.
Дубровинский мог немного отдохнуть и подлечиться, не заботясь о безопасности. Он уже и не помнил, когда ему приходилось отдыхать. Да полно, приходилось ли? Разве что на «романовских курортах»…
А здесь тишина. Здесь сосны и нетронутые сугробы. Яркое солнце. И замкнутые, но доброжелательные люди.
А он как солдат, только что выползший из пекла боя. Он рвется снова туда, где гремит битва. Но у него нет сил подняться. И тишина, покой утомляют больше, чем бессонные ночи и грохот баррикад.
Как трудно иногда биографу проникнуть в мир чувств и настроений своего героя! Герой их скрывал не только от потомков, но даже от людей, соприкасавшихся с ним ежедневно. Была ли это скромность или природная замкнутость, минутное настроение или длительная полоса вынужденного молчания – теперь остается только гадать. И вероятность разгадки столь же ничтожна, как ничтожно малы у нас сведения о жизни, думах и настроениях Иосифа Федоровича в дни, когда он сидел у окна санатория, не рискуя выйти на мороз. Или в недолгие часы прогулок среди озябших сосен.
Возможно, что он писал письма домой, даже наверное писал. И может быть, вспомнил договор, заключенный с Анной Адольфовной еще в Яранске:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25