А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

..
— Но этот сад,— продолжал пан Дудковский,— в нем вся моя радость, мое здоровье!
— Беда! — вздохнул блюститель порядка. -— Так что же делать?
Вахмистр задумался.
— Прежде всего надо его хорошенько огородить. Потом я им настрого запрещу сюда ходить. Ну, а потом .. если вы поймаете кого-нибудь, накажите его с глазу на глаз — домашним способом.
— А может, лучше подать на этого негодяя в суд? — спросил пан Дудковский с видом человека, делающего великое открытие.
Вахмистр покачал головой.
— Видите ли...— сказал он,— я сразу понял, что вы умный человек и умеете говорить с людьми по-человечески. А потому советую вам: держитесь вы подальше от судов. Вот полиция — это другое дело Полиция —как мать родная: выслушает, кому следует живо даст в зубы — он и успокоится. А обратитесь вы в суд еще попадете в лапы к здешним адвокатам... ну, тут уж будьте здоровы!
Пан Дудковский, решив последовать умному совету, простился с почтенным вахмистром, который сказал ему уходя:
— Вот вы спокойно ложитесь спать, а я должен ехать в одно место, где, по моим подозрениям, сегодня собираются воровать. Такая уж наша служба... Ничего не поделаешь! Спокойной вам ночи!
Выслушав эти объяснения, пан Дудковский действительно лег спать. Он испытал в течение этого дня так много волнений, что вскоре уснул как убитый. Но путешествие и свежий воздух уже подбодрили его, и он видел очень приятные сны. Ему приснилось, что он помолодел, что может бегать, прыгать и влезать на фонари, как делал это, когда ему было лет двадцать от роду. Иллюзия была так сильна, что, проснувшись,, он поискал спички и, не найдя их, принялся стучать кулаком а стену кухни и звать Малгожату.
Он был как в тумане от своих сновидений, и руки его дрожали от радости.
Чуткая служанка тотчас вошла со свечой, стыдливо прикрывая вязаным платком некоторую небрежность туалета.
Казалось, она была встревожена и удивлена, хотя в голосе ее не слышен был страх.
— Что с вами? — ласково спросила она, закрывая рукой свечу.
Пан Дудковский сидел на постели.
— Что? Что? — повторил он, вдруг приходя в себя.— А... Мне что-то показалось... Но... уже ничего... Можешь идти спать, Малгожата!
— Вот нечистая сила мутит!..— проворчала кухарка, с силой захлопнув за собой дверь.
Несколько минут спустя пан Дудковский услышал, как она всхлипывает и шепчет: «Горькая моя доля... и зачем только я сюда приехала...»
Потом запел единственный в усадьбе петух, и пан Дудковский снова погрузился в сон, на этот раз уже до утра.
Первое, что услышал пан Дудковский, проснувшись, были рыдания Малгожаты. Она уже не плакала, а просто вопила благим матом. Решив ее отругать, пан Дудковский поспешно оделся и, словно ураган, вылетел во двор. Однако то, что он узнал, сразу умерило его возмущение.
Оказалось что в эту ночь украли из сарая колоду для колки дров, из сеней табурет, из запертой кладовки при кухне лохань и, наконец, петуха; этого петуха пан Дудковский, правда, еще не видел, но пение его слышал в полночь.
Узнав обо всех этих бедах, пан Дудковский догадался, что, наверное, бдительный вахмистр всю ночь преследовал воров в другой деревне, если здесь, у него под боком, они учинили такое безобразие.
Угнетенный всем происшедшим, пан Дудковский вышел в сад, но и здесь не нашел ничего утешительного. Кусты крыжовника, малины и смородины были вырваны с корнем, деревья сливы, густо покрытые еще не созревшими плодами, поломаны, так же как ветви яблонь и груш.
Но обрушившиеся на пана Дудковского бедствия не сломили его дух: напротив, как все великие люди, он почувствовал, что в нем просыпается доныне дремавшая энергия. Он молча вернулся в кухню и, посмотрев на Малгожату взглядом, полным непоколебимой решимости, промолвил:
— Приготовь мне горшочек с раствором извести и небольшую кисть. Пусть, наконец, эти негодяи узнают, что я дома!
Неудивительно, что в этот миг обычно забитый варшавский домовладелец показался своей кухарке великолепным. Малгожата быстро принялась приготовлять известь, ломая себе голову над тем, где еще она видела столь же грозную фигуру. И вдруг вспомнила, что таким был актер Круликовский в роли обманутого мужа, когда он решает порвать с родными жены, убить ее вместе с любовником, проклясть ребенка, в происхождении которого сомневался, и отправиться странствовать.
Известка была готова. Пан Дудковский взял горшок и кисть, драматическим шагом вышел из сада и остановился у своего обветшалого, готового повалиться забора. В этом месте вся деревня могла увидеть нового владельца усадьбы и понять его намерения.
План пана Дудковского отличался гениальной простотой. Несчастный землевладелец хотел обезопасить себя от краж при помощи соответствующей надписи. Итак, он взял в руку кисть и принялся малевать на темно-серых досках забора огромными буквами: «Воспрещается входить в сад под страхом...»
В эту минуту с ним поравнялся идущий из деревни человек громадного роста, с красным угреватым лицом. Одет он был в черный сюртук, лоснящийся от старости, и сильно поношенные брюки, цвет которых мог бы послужить предметом серьезного спора по крайней мере для трех имеющихся в стране партий.
— Добрый день, уважаемый пан!—с подчеркнутой любезностью сказал пришелец, издали снимая шляпу, вид которой гарантировал ее от кражи.— Я вижу, уважаемый пан,— медленно продолжал он гортанным голосом,— что вы хороший хозяин, заботитесь о безопасности своей собственности... Увы!.. Наш бедный народ деморализован последними событиями и уважает лишь то, что подлежит охране властей и судебных органов.
«Что за черт!,.» — подумал паи Дудковский, вслушиваясь в напыщенную речь, которую можно было услышать только на публичных выступлениях.
— «Воспрещается входить в сад под страхом...» — продолжал незнакомец, читая надпись на заборе.— Прекрасная мысль, жаль только, что не сказано, под страхом чего и по какой статье.
— Разумеется, под страхом кнута,— ответил пан Дудковский, ярче оттеняя свою надпись.
Незнакомец покачал головой.
— Вы хотите воскресить наши прекрасные традиции .. Увы, последние события нанесли им сокрушительный удар, а в настоящее время степень и вид наказания определяет не пострадавшая сторона, а суд. Впрочем, если бы даже ваша надпись означала какое-нибудь наказание, учиненное с глазу на глаз, без свидетелей, что обычно ускользает от надзора судебных органов, то и тогда проку в этой надписи было бы немного, ибо те, к кому она относится, не сумели бы ее прочитать.
Пан Дудковский с интересом рассматривал незнакомца: так странно логика его слов сочеталась с исходящим от него запахом водки. На самом деле, для чего писать предостережение людям, не знающим даже букв?..
— Да-а... Я не подумал об этом,— пробормотал он,— вся работа впустую.
— Напротив,— возразил назнакомец,— работа ваша может пригодиться, если вы подкрепите ее понятным для всех символом. Я посоветовал бы вам по обеим сторонам надписи нарисовать руки с плетками. Это наши мужички поймут, а неприятностей у вас не будет, потому что каждый имеет право рисовать на своем заборе, что ему заблагорассудится, лишь бы в рисунке не было ничего незаконного и неприличного.
Пан Дудковский с восторгом бросился рисовать громадную руку, а в ней еще большую плеть.
— Я и не предполагал, что вы такой хороший советчик,— сказал он незнакомцу.
Тот усмехнулся.
— Увы,— ответил он,— боюсь, что вам нередко придется пользоваться моими услугами... Раньше я был судебным приставом в Варшаве, но в связи с последними событиями лишился должности и вынужден был поселиться среди народа, в провинции, где стал защитником в волостном суде. Кстати, насколько я знаю положение дел этой усадьбы, у вас будет с ней немало хлопот.
— Что вы говорите? — воскликнул паи Дудковский и даже на минуту перестал рисовать.
— Увы! Это так. Уже сейчас в волостном управлении имеются на вас жалобы: за отсутствие пожарного снаряжения, за несоблюдение дорожной и почтовой повинности и, наконец, за то, что вы не починили мостик. Кроме того, против вас возбуждено судебное дело за потраву, произведенную вашей коровой, и за оскорбление, нанесенное вашей прислугой старосте, принесшему исполнительный лист. К тому же сегодня ночью вас обворовали, а это неизбежно повлечет за собой обращение к судебному следователю. В такого рода делах нужен опытный адвокат. Но я, конечно, не смею вам навязываться... Во всяком случае, вы можете разузнать обо мне у арендатора. А он, как показали последние события, благородный человек.
Адвокат на мгновение умолк, затем, приподняв потрепанную шляпу, сказал:
— А теперь разрешите откланяться. Прошу вас помнить о моем предложении.
Он ушел по направлению к корчме, а пан Дудковский, озабоченный и задумчивый, машинально дорисовал вторую руку с плеткой. Красноречие адвоката и его такт произвели на пана Дудковского самое благоприятное впечатление, хотя он и был прирожденным варшавянином. Однако, вспомнив предупреждения вахмистра относительно местных адвокатов, он поблагодарил небеса за то, что незнакомец его покинул.
«Что он красноречив, спору нет,— думал пан Дудковский,— но уж очень песет от пего водкой: наверное, забулдыга... Ну, меня ты не проведешь!» — заключил он про себя, решив все свои дела улаживать лично или через вахмистра, внушившего ему доверие, вероятно, благодаря тому, что в Варшаве он постоянно имел дело с околоточными надзирателями и полицейскими.
. — С ними я по крайней мере знаю, как разговаривать,— пробормотал пан Дудковский.
Между тем на дороге, в нескольких десятках шагов от сада, стали собираться зрители, захотевшие посмотреть, что рисует новый хозяин усадьбы на своем заборе. В большинстве это были дети, но немало собралось и женщин, время от времени присоединялись к толпе и мужики — не столько, чтобы узнать, в чем дело, сколько просто поглазеть.
В толпе разноцветных фартуков, соломенных шляп, коричневых сермяг и серых рубашек шнырял человек в негнущейся фуражке и в длинном пальто, с жиденькой бородкой и густой копной нечесаных волос, которые, казалось, должны были восполнить недостаток растительности на лице. Человек этот что-то объяснял собравшимся, пересыпая свою речь восклицаниями, среди которых пану Дудковскому послышалась фраза: «Настоящий шляхтич!» — но как следует он не мог разобрать.
Когда изображение второй руки с плеткой было закончено, а пан Дудковский, довольный своей работой, собрался возвращаться домой с пустым горшком и мокрой кистью, человек в длинном пальто подошел к нему и сказал без всяких предисловий:
— Сразу видно шляхтича. Не успели вы приехать, а уже рисуете кнуты...
— А что? Разве нельзя? — высокомерно спросил пан Дудковский, хотя сам не вполне был уверен, можно ли это.
— Не мне указывать вам, что можно и чего нельзя,— продолжал незнакомец.— Меня только удивляет, как это шляхтич, едва встретившись с мужиком, спешит напомнить ему о кнуте. Я здесь учителем уже пять лет и еще ни разу не тронул пальцем ни одного ребенка, а вы только вчера приехали, а сегодня уже рисуете на своем заборе кнут! Вот они, шляхтичи!
Звание шляхтича так польстило самолюбию пана Дудковского, что он не ушел домой, а вступил в разговор с либеральным учителем.
— Пустяки! Что, собственно, общего вы находите между кнутом и шляхтой?
Мужчина в пальто неприязненно усмехнулся.
— Однажды я видел герб вашей сельскохозяйственной выставки,— сказал он оживляясь,— и на нем между граблями и лопатой — кнут!
— Цепь! Цепь! — возмутился пан Дудковский.
— Конечно, все-таки в девятнадцатом веке неудобно с полной откровенностью изображать кнут,— продолжал мужчина в пальто.— Затем, я как-то нашел на улице запонку какого-то графа, смотрю: этакий круглый графский картузик с козырьком и — опять кнут!
— Да это жокейский картуз и бич! — возразил пан Дудковский.
— Пусть так,— рассмеялся незнакомец.— Но ведь Мицкевич потому и был признан величайшим поэтом, что воспевал и проповедовал порку кнутом!..
— Враки! — воскликнул пан Дудковский, однако в душе отчасти усомнился. Управление домом всегда отнимало у него очень много времени, поэтому он не знал, что именно воспевал Мицкевич и что он проповедовал.
— Вечно кнут и кнут! — продолжал незнакомец.— Хочешь избавить мужика от кнута — избавь его от шляхтича.
— Ах, оставьте меня в покое со своими выводами,— с возмущением сказал пан Дудковский.
Ему пришло в голову, что незнакомец хочет втянуть его в пропаганду крамольных идей, которой он очень боялся.
Они разошлись не прощаясь: человек в пальто с иронической усмешкой, а пан Дудковский с решением защищать свой сад от всяческих нападений.
— Им не понравилось,— бормотал он под нос,— что я положил сегодня конец их хозяйничанью. Опоздай я на неделю, в саду не осталось бы ни одного кустика.
Было около десяти часов утра, и пан Дудковский с большим удовольствием узнал у Малгожаты, что завтрак готов. Работа на свежем воздухе пробудила в нем аппетит. Он выпил два стакана кофе и съел две огромные халы с маслом, мимоходом заметив, что в деревне, родине молочных продуктов, сливки напоминают свернувшееся молоко, а масло отдает салом.
В конце завтрака его снова охватила тоска по людям. Быть может, ему было тяжело потому, что он привык бранить дворника, а здесь его нет, и что сам он, в свою очередь, не получил обычной нахлобучки от жены, которая всегда по утрам бывала в кислом настроении и жаловалась на головную боль. Воспоминания эти настолько исчерпали его душевные силы, что он повалился на кровать и проспал до двенадцати часов.
Проснувшись, он снова ощутил голод и отправился в сад, чтобы начать лечение фруктами. Ему захотелось малины с сахаром и со сливками.
Но едва прошел он несколько шагов среди густой зелени, как услышал шорох и топот и увидел справа и слева, впереди и позади себя в кустах смородины и малины множество головок с льняными волосами, в соломенных шляпах и детских лиц, испачканных ягодным соком, особенно вокруг рта.
Гнев обуял пана Дудковского, тем более что безобразники, которые заметили его первыми, не только убегали сами, но и сзывали других, менее внимательных или СЛИШКОМ поглощенных собиранием малины. Вдобавок он вспомнил гадкие слова, которые они выкрикивали ему накануне вечером.
Испуганные детишки разлетелись, как стая воробьев, а за ними, как разъяренный бык, гнался пан Дудков-ский, крича: «Стойте, негодяи... не то стрелять буду!» Однако угроза эта не только не остановила их, а даже ускорила бегство, и пан Дудковский уже потерял надежду захватить хотя бы одного пленного, как вдруг в нескольких шагах от себя заметил мальчугана.
Ребенок был хромой и не мог бежать; укрывшись между кустами, он закрыл глаза в полной уверенности, что раз сам он не видит пана Дудковского, то и тот не может его заметить.
Почти рядом с мальчиком на земле валялся свежий прут, представившийся владельцу сада орудием провидения. Он поспешно схватил его и набросился на мальчика.
Бедный маленький воришка уже решился бежать, но было поздно. Он почувствовал на своем загривке костлявые пальцы пана Дудковского, а пониже — сильные удары прутом. Вначале новый землевладелец размахивал орудием провидения не очень энергично, как бы еще колеблясь, по чем громче кричал мальчик, тем проворней взмахивал он прутом. Дело дошло до того, что пан Дудковский потерял уже всякую меру и счет ударам. Ему казалось, что в своей могучей руке он держит всех преступников, грабивших его сад, и что этим прутом он выбьет из них все съеденные ими ягоды малины и смородины, столь необходимые для его здоровья.
— Так целуют у нас в Варшаве, разбойник! — выкрикивал, запыхавшись, пан Дудковский.
Вдруг сквозь вопли мальчика и свист кнута ему послышался какой-то шум. Он повернул голову и по другую сторону забора увидел толпу детей и взрослых, что-то кричавших ему с необыкновенным раздражением. Среди них была какая-то жалкая бабенка, вопившая не своим голосом, какой-то еврей в пиджаке, созывавший людей, и даже верзила-адвокат с угреватым лицом; размахивая руками, как семафор, он кричал:
— Ради бога, что вы делаете? Но это же страшная ответственность! Это грозит ссылкой!
В добром сердце пана Дудковского сразу проснулась жалость. Он уже хотел отпустить мальчика, даже почувствовал потребность приласкать его и дать несколько грошей на булку, как вдруг кто-то сзади набросился на него и вырвал из его рук прут и мальчика, Это был учитель.
— Вот он, настоящий шляхтич! — сказал учитель, презрительно засмеявшись.— Недаром вы сегодня утром рисовали кнут. Теперь вы узнаете, что такое кнут! Я сейчас же отправлюсь с мальчиком и свидетелями к следственным властям. Эй, люди! — крикнул он, обращаясь к толпе.— Видели вы, как этот пан избивал несчастного калеку?
— Как же... видели!.. Видели!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14